Дверь в студию со скрипом открывается, и я не отрываю взгляда от стены, но краем глаза слежу за ее движениями. Раздается глухой удар о землю, когда с погрузчика спускают новый ящик, затем Лысый открывает его.
Каждый раз одна и та же процедура.
— Привет, — мило говорит Катерина. — Где твоя визитка с именем?
— Здесь ее нет, — ворчит Лысый. — Был на улицах практически с пеленок. Никто не знает его имени. Даже он сам.
— Это так? — она на мгновение замолкает. — Приблизительный возраст?
— А, этот? Может быть, пятнадцать.
— Этому шестнадцать.
Мой взгляд останавливается на новеньком парне. Он тощий, грязный, как и все мы. Его светлые волосы кажутся почти каштановыми, скулы впалые, нос заостренный. Он все еще сидит в ящике, выглядывая сквозь жесткие прутья, что странно, потому что большинство из них выскакивают в ту же секунду, как его открывают. Что еще более странно, он выглядит так же непринужденно, как и я, — откинувшись назад, почти расслабленно.
Кто, черт возьми, этот парень?
— Следи за своим чертовым…
— Тише, Майки.
Катерина протягивает парню руку, и он берет ее, позволяя ей поднять себя на ноги. Она наклоняет голову.
— Ты не из застенчивых, не так ли?
Его бровь приподнимается, и он оглядывает комнату. Его взгляд останавливается на рабочем столе. Ограничители. Серебряный поднос с единственной иглой.
— Не такой уж застенчивый.
Мои губы подергиваются, но когда Катерина хихикает, этот нервирующий звук стирает с моего лица любое выражение.
— Пристегни его, — инструктирует она.
Я с пристальным вниманием наблюдаю, как парень добровольно подходит к столу, запрыгивает на него, затем ложится на спину и складывает ладони за головой.
Это впервые.
Когда Лысый и Катерина непонимающе смотрят на него, он поднимает глаза.
— Ну?
Рот Катерины кривится, и она снова хватает блокнот. Не отрывая взгляда от ручки, она бормочет:
— Ты слышал мальчика.
После пристегивания ремней безопасности без малейшего намека на борьбу, Лысый чешет голову и поворачивается, чтобы уйти.
— Эй, — зовет Катерина, — принеси мне стул, ладно?
Ее взгляд возвращается к столу.
— У меня такое чувство, что этот может заставить меня пройти через некоторые трудности.
Новенький, уставившись прямо в потолок, ухмыляется — гребаная ухмылка.
У меня такое чувство, что несколько трюков с обручем — это наименьшее, на что Катерина может рассчитывать.
— Все самые суровые, холодные люди, которых ты встречаешь, когдато были мягкими, как вода.
И в этом трагедия жизни.
— Иэн Томас
– Это пока что будет твоим шкафом, хорошо? — спрашивает Стелла, вешая последнее платье в меньший из двух шкафов.
Желудок сжимается от этого простого вопроса.
Мой шкаф. В его комнате.
Я выдыхаю и киваю.
Когда я пошла искать Обри в спа, Стелла тоже была там, и она настояла на том, чтобы самой показать мне комнату Адама. Как оказалось, апартаменты братьев находятся на первом этаже, как и наши, за исключением того, что они находятся в восточной части дома.
— Ну что ж.
Она закрывает шкаф, прежде чем повернуться ко мне, складывая руки так, что это напоминает мне о Райфе.
— Я оставлю тебя. Если тебе что-нибудь понадобится, дай знать мне или Обри. Хорошо?
— Хорошо.
После того, как она выходит, она засовывает голову обратно внутрь.
— И помни, у тебя был тяжелый день. Хорошенько выспись, — Она делает паузу. — То есть, если он тебе позволит.
Прежде чем я успеваю ответить, она слегка машет рукой и исчезает за дверью.
Упершись ногами в пол, я сглатываю, когда ее слова эхом отдаются в голове.
Если он тебе позволит.
Адам Мэтьюзз. Я официально принадлежу ему.
Служу.
Угождаю.
В его власти.
Я прикусываю губу, задаваясь вопросом. На что это будет похоже? Мысли о сегодняшнем дне стремительно возвращаются — его взгляд обжигает мой, теплое тело под моими ладонями, сильная рука, работающая между моих бедер.
Ледяное чувство вины пронзает меня, когда волна жара заливает мое тело. Я не должна чувствовать то, что чувствую. Меня не должно интересовать ничего, кроме поисков Фрэнки. Но знать это недостаточно, чтобы остановить это.