— Какие, блядь, дубликаты?
— Те, которые я настроил на автоматическую публикацию на всех основных новостных платформах завтра утром, как только Мерфи окажется в наших руках. Они анонимны. Нет никакого способа отследить их до кого-либо из нас.
— Так вот в чем план? Привести Мерфи сюда к концу дня, а потом выставить Мишу на всеобщее обозрение?
— Черт возьми, да. Райф все еще хочет увидеть его реакцию, пока он наблюдает, как все разваливается.
Закрывая глаза, я прижимаю пальцы к переносице.
— В чем проблема?
Феликс подходит ближе.
— Ты получишь Мерфи, Райф получит свой рекламный трюк. Выигрывают все.
— Да, — бормочу я, качая головой. — Я пытался убедить его привлечь Мерфи в течение нескольких недель, и он вдруг решает, что согласен? Без всякой гребаной причины?
Он пожимает плечами.
— Может быть, ему надоело ждать, как и всем нам, и он решил пойти на компромисс, чтобы вы оба получили то, что хотите.
— Мы говорим о Райфе, брат.
Ставя стакан, я засовываю руки в карманы.
— Никогда ничего не бывает так просто.
Эмми ерзает рядом со мной.
— Адам…
Феликс отводит взгляд, его лицо искажается от раздумий.
— Возможно. Но мне это дерьмо кажется достаточно здравым.
Все еще сосредоточенный на Феликсе, я ворчу:
— Райф. Гребаная противоположность здравомыслию. Как именно он рассчитывает тихо подцепить такого человека, как Мерфи? Операция, подобная этой, требует тщательного планирования, большего, чем обычно, если только вы не хотите, чтобы его исчезновение привело к нам.
Он пожимает плечами.
— Мы, блядь, это знаем, чувак. Я все еще могу прослушивать и следить за Мерфи, так что мы всегда в курсе его действий. И, кстати, этот план, несмотря на свою новизну, не слишком далек от моей первоначальной идеи.
— Я полагаю, что ваша оригинальная идея больше соответствовала моей. Подобрать его тихо, вытащить из него все, а затем содрать с него гребаную шкуру и наконец закончить это дерьмо.
Эмми вздрагивает рядом со мной, и мой взгляд находит ее. Она смотрит прямо на меня, ее глаза широко раскрыты. Черт. Я потираю подбородок. Поскольку я все равно прикован к ней, я полагаю, что достаточно скоро она узнает больше, чем рассчитывала. Но, да, возможно, это слишком много информации для нее, чтобы впитать ее за один раз.
Оглядываясь на Феликса, я двигаю челюстью.
— Это твое гребаное дерьмовое шоу. Дай мне знать, когда он будет готов принять меня. Если мы зайдем так далеко.
Нежные пальцы касаются моей руки.
— Адам.
Мой пристальный взгляд встречается с ее.
— Что происходит? — спрашивает она, ее губы опущены.
Я делаю медленный шаг к ней. Скользя пальцами под ее подбородок, я поднимаю ее голову и обвожу взглядом лицо. Легкие веснушки. Бархатистые губы. Нежные интонации ее голоса, похожие на мягко играющий инструмент. Так легко предположить, что она невинна. Ее глаза, однако, горят. В них нет ничего спокойного. Даже после того, как она вздрогнула при упоминании о сдирании чьей-то кожи, она полна решимости узнать больше. Возможно, сейчас больше, чем когда-либо.
Я не знаю, о чем я думал.
Она совсем не похожа на Катерину.
Я провожу подушечкой большого пальца по ее пухлой нижней губе.
— Ты достаточно скоро узнаешь.
Она с любопытством наблюдает за мной, когда я поворачиваюсь к выходу, но это все, что она получит прямо сейчас. Некоторые вещи невозможно объяснить.
— Тьма, которая нас окружает, не может причинить нам вреда.
Тебе следует бояться тьмы в твоем собственном сердце.
— Сильвертрис
(Четырнадцать лет)
Нежное напевание Софии наполняет мою клетку. По прошествии нескольких месяцев я действительно с нетерпением жду, когда услышу его, и засыпаю под этот звук.
— Привет.
Безымянный толкает мою босую ногу своей.
— Ты не спишь?
Открывая глаза, я прислоняюсь к стене, моя задница онемела от слишком долгого сидения в одной позе.
— Нет.
— Как ты думаешь, что это за песня?
Я пожимаю плечами.
— Может быть, это детский стишок.
Он издает полу-смешок.
— Даже я знаю, что это не детский стишок.
София переводит взгляд на нас. Когда она замечает, что я смотрю на нее, она улыбается. В последнее время она делает это чаще, когда ее мамы здесь нет. Один уголок моих губ приподнимается, и ее улыбка становится шире, прежде чем она возвращается к раскрашиванию малоберцовой кости, над которой работала весь день.