Гоша приехал ровно в пять. С пакетом томатного сока, пломбиром и своим старым сотовым телефоном.
Ни слова не говоря, он вставил симкарту от моего раздавленного мобильника в привезенный телефон и протянул его мне:
— Владей.
Телефон был из дорогих — «Нокиа», но подарок я приняла спокойно. У Понятовского этих мобильников, как грязи. Нормальный человек покупает одну трубу и пользуется ею до трещины в корпусе, Гоша Понт скупает все новинки с интернетами, фотоаппаратами и прочими прибамбасами. Пунктик у него такой. Мама-психиатр даже лечить сына пыталась. Начинается фобия с мобильников, плавно переходит на автомобили, заканчивается коллекцией новых жен.
Настораживает, однако.
Поболтав о погоде и самочувствии «сутки пьющих женщин», мы спустились к машине и поехали на Юго-Запад к дому Димона.
Постепенно мое сонное равнодушие, что удивляло, передалось Игорю. Он прекратил игру в «вычисли «хвост», оставил нелепые перестраивания из ряда в ряд, нервные рывки у светофоров; в пробке, под каким-то мостом, мы даже целовались минут пятнадцать.
Во дворе фурцевской многоэтажки мы едва нашли место для парковки, и, не оборачиваясь, не глядя, кто въехал за нами, прошли к подъезду.
— Гоша, тебе задание, — поднимаясь в лифте на восьмой этаж, сказала я, — разговори Зинулю.
Понятовский сморщился.
— Надо, Гоша, надо. Специально не спрашивай, кто заходил и когда…
— А ты?
— А я в засаде у лифта. Пойдем вместе, швырнет ключи и носом дернет. А с тобой, «милый кексик», — гнусаво протянула я, — соседка поболтает.
Приходящих к Димону студентов Зинуля уверяла, что только-только, едва-едва разменяла третий десяток. Женская часть нашего коллектива была уверена — если и тридцать, то с приличным хвостом.
Собой Зинуля напоминала упитанную морскую свинку — глазки-бусинки в толстых щечках, круглый животик и коротенькие лапки. Похотлива эта свинка была невероятно. Солецкий чуть жив остался, когда согласился чашечку чаю испить. А ведь говорил, что все детство держал свинок. Нравились они ему очень. Раньше.
Пожелав Гоше успехов и терпения, я затаилась между лифтом и мусоропроводом и уставилась в стену, исписанную сопливыми граффити. Стараясь особенно не прислушиваться — не ровен час, вспылю, не выдержу, — погрузилась в созерцание рисунка телевизора.
Прямо напротив двери лифта юный художник изобразил трансляцию мультика о Винни-Пухе. Сам медведь был изображен схематично; на переднем плане сидел грустный ослик Иа над пустым горшочком из-под меда и останками воздушного шарика. Телевизор был удивительно детально выписан. Со всеми кнопочками и логотипом в углу экрана, почему-то MTV.
Свинки Пятачка не было.
Зато, как ни прячься, ни отвлекайся, ласковое похрюкивание Зинаиды проникало всюду:
— Такой ты худенький, Игоре-е-ек, и куда только твоя девушка смотрит?!
На осла по имени Иа девушка смотрит! И скрипит зубами.
— Пойде-е-ем, — пела Зинуля, — я тебя буженинкой угощу… сочной…
О том, что Зинуля прилично зарабатывает и отлично готовит, знали все молодые мужчины квартала.
— Нимфоманка, — яростно прошипела я, стиснула кулак и впилась ногтями в ладонь. Оказывается, не совсем калькулятор, ревную.
Но Гоша отбился сам. Красный, как вареный рак, он выскочил к мусоропроводу:
— Даме надо в лечебницу или замуж, — проблеял Понятовский.
— Была уже, пять раз, — оборвала я и спросила: — Ну, кто был?
Очень удивленно Гоша констатировал:
— Гольштейн. Сегодня днем.
Услышь я это два дня назад, очень бы порадовалась за пухленькую носатую Соню. После отъезда давшего надежду Фурцева Сонечка прокляла всех мужчин и осталась последней девственницей Бауманки.
— Одна? — спросила я.
— Зина не знает, на работе была, ключи отдавал ее сын.
— А может быть, это не Гольштейн?
— Вряд ли. У кого еще из наших попа пятьдесят второго размера в резиновых джинсах ходит? Вьющиеся волосы и очки?
Ни у кого. Только у тихушницы Сони.
В квартире Димона царил подозрительно образцовый порядок. Свежеизбавленная от пыли мебель сияла лаком, пустое помойное ведро пахло розами, огромная кровать-лежанка по-армейски заправлена пледом.
— Слушай… может, Соня сюда убираться ездит?! — мелькнула мысль. — Ждет возвращения Димона и ездит?
— Н-да, — буркнул Понятовский, — Пенела! па…
Я осторожно села на подлокотник кресла и огляделась.