Непонятно, кого я успокаивал — его или себя?
Иван ответил, что лично он всегда мечтал о мире, где агрессия и насилие сведены к минимуму
— Вот почему я пошёл работать туда... куда я работать пошёл.
Я говорил, пытаясь отгородиться от убийственной правды, которую не желал признавать. Неизвестно, к чему бы я в итоге пришёл, Иван уже с некоторым удивлением посматривал на меня, но тут послышалась возня в прихожей: вернулась с работы Адель.
— Дождь на улице, — бодро сообщила она, появившись на кухне. — О, а у нас гости... Кажется, Иван, да?
— Добрый вечер, — голос у Ивана был напряжённый.
В столбняк он сегодня не впал, но смотрел на Адель, как на феерическое видение, материализовавшееся из снов. Адель, впрочем, его внимание не смущало. Она чмокнула меня в щёку, и я опять ощутил прикосновение целлулоида:
— Есть хотите? Могу что-нибудь приготовить... Да!.. А почему у вас дверь в квартиру открыта?
— Как открыта? — я начал было приподниматься, однако Иван опередил— мгновенно вскочил, опрокинув лёгкую табуретку.
Через пару секунд мы уже стояли у двери в дальнюю комнату. Тахта, на которой посапывал Хухрик, была пуста.
Мятая подушка, скомканное покрывало.
— Был кто-то ещё? — спросила Адель.
Я неопределённо хмыкнул.
Иван скрипнул зубами:
— Сбежал, сукин сын!..
Сообщения СМИ.
Выступая перед выпускниками Санкт-Петербургского военного института Росгвардии, президент подчеркнул, что главная задача внутренней политики страны — обеспечение законности и порядка. Вот базовые принципы современного правового государства, и мы их будем неукоснительно проводить в жизнь.
Весь день её немного мутит. Тошноты нет, но есть вялость, головокружение: мир иногда как бы мягко поворачивается на несколько градусов, и тогда она пошатывается, не сразу восстанавливая равновесие. Ощущение неприятное, но голос Хозяина время от времени окатывает её тёплой волной, и Адель понимает: надо перетерпеть, всё пройдёт.
Ближе к обеду она берёт на работе отгул. Начальница морщится, что-то недовольно шипит, как гюрза, но в конце концов нехотя разрешает. Скажите, какая милость! Валентина, улучив момент, подходит, обнимает Адель со спины, пригибается к уху, шепчет: «Ничего не бойся... уходи... уходи...»
В голосе Валентины слышны нотки голоса Хозяина.
Адель, кстати, и не боится. Слегка тревожит одно: сквозь тёплые волны умиротворения пробивается слабенький, будто с другого конца земли, прерывистый писк — некий крохотный человечек, живущий внутри, подпрыгивает, размахивает руками, пытается о чём-то предупредить. Адель догадывается, что это — она сама, та, какой была до сих пор, но теперь-то она другая, пробудившаяся, постигшая смысл, и слабый голосок звучит не громче, чем взмах крылышек комара.
Утром она вдруг заметила уплотнение кожи на шее. Оно похоже на ошейник, охватывающий горло. Адель вздрагивает, ощупывает его, пытается массировать, чтобы уплотнение разошлось, но затем до неё опять докатывается голос: так надо... так надо... Она сразу успокаивается, заматывает на шее шарфик, — привет от Валентины, — та ведь тоже последнее время вдруг стала повязывать косынку.
И всё же, когда сразу после планёрки она направляется к Бегемоту, то, вышагивая по коридору, немного нервничает. Одно дело — теория, там всё просто: загадочно посмотреть, томно вздохнуть, посмотреть искоса... А вот как на практике ?
Это оказывается проще, чем она полагала. Стоило ей, нагнувшись к экрану (якобы демонстрируя сводки заказов), «нечаянно» задеть грудью плечо Бегемота, как тот тоже, якобы невзначай, якобы так удобнее, обхватывает её за талию и почти сразу усаживает на колени. Его рыхлое тело колышется от усилий. Адель, что интересно, почти ничего при этом не чувствует: ни возбуждения, ни отвращения, которое придётся преодолевать, — ничего из этого. Только нейтральные осязательные ощущения. Ей немного скучно. Чуть-чуть мешает лишь голос крохотного человечка внутри, тот кричит и кричит с безнадёжным отчаянием: «Что ты делаешь?!» Сейчас Адель, хоть и с трудом, но разбирает слова. Правда, крик из такой дальней дали, что растворяется в воздухе. Тем не менее, чтобы отвлечься, рассматривает одну из стен кабинета, густо увешанную грамотами и дипломами, выжидает. А когда чувствует, что Бегемот дошёл до кондиции, говорит: