Тогоев визгливо рассмеялся.
– Почему? – снова спросил Сергей.
Предприниматель уставился на него с веселым изумлением.
– Как – почему? Сами подумайте: о чем десятилетней девчонке говорить со старухой, которой почти шестьдесят? Агнесса, жена моя, потом рассказывала, что Марта из себя вышла и разоралась прямо в ресторане, до того ей Юлька надоела: кричала, что та вести себя не умеет, оскорбляла их с Агнессой. Правильно, своих-то детей нет, вот и не умеет с ними разговаривать. Дура бесплодная.
Бабкин подумал про себя, что у самого Тогоева ребенок есть, однако, судя по результату воспитания, разговаривать с ним правильно Олег Борисович тоже не научился.
– А Юлька-то когда из ресторана вернулась, – со смешком продолжал тот, – ее всю трясло от злости. Матери объявила, что не хочет больше ни с какими родственниками встречаться, – это ее, Агнешкина, была идея, чтобы ребенок со всей родней познакомился. Ну, на том знакомства и закончились.
– Кто еще у вас есть из родственников? – спросил Сергей, записав в блокнот информацию о тете Марте.
– Берта, сестра, – начал перечислять Тогоев, – и в Ленинграде Пашка с семьей… Слушайте, вы и Берту с Пашкой хотите проверять? Ерунда, не тратьте зря времени.
– Олег Борисович, будьте добры, назовите их адреса и телефоны.
– Я ж вам сказал, – вышел из себя Тогоев, – всех уже проверили! Юльки ни у той, ни у другого нет! Вы мне не верите, что ли, я не понял?
– Ну что вы! – возразил Сергей. – Дело вовсе не в недоверии, а в том, что мы должны все перепроверить. Вы же сами понимаете…
– Не понимаю! – перебил его бизнесмен. – Я вам плачу бабки и оплачивать впустую потраченное время не собираюсь! Ясно?!
Еще год назад, услышав такое, Бабкин непременно вышел бы из себя и отправил считающего деньги работодателя искать других специалистов. Но работа с Илюшиным многому научила его, в том числе экономному расходованию негативных эмоций. «Разозлиться без результата – непозволительная роскошь», – говаривал Макар. «Будем злиться с результатом», – решил Бабкин.
Тогоев, наблюдавший за этим крупным, немного скованно держащимся мужиком с неулыбчивым лицом, уже хотел предложить ему перейти к опросу других людей, но тут мужик поднял на него глаза – темно-карие, глубоко посаженные, вкупе с его габаритами придававшие ему сходство с медведем. Взгляд у сыщика был на удивление спокойный, но за этим спокойствием угадывалось упрямство.
– Вы, Олег Борисович, оплачиваете не время, – веско проговорил он. – Вы оплачиваете результат. Вам нужен результат или вы хотите контролировать все наши действия?
– При чем тут контролировать, если я вам сказал, что ее там нет! – взорвался Тогоев, повысив голос.
– Если ни при чем, то мы хотим сами в этом убедиться. – В голосе Бабкина звучала настойчивость. – Если бы мы этого не сделали, то не заслуживали бы чести работать с вами, – добавил он, вспомнив заповедь Илюшина «будь дипломатичным».
Секунду Тогоев смотрел на него, затем неожиданно сморщил нос и наклонился под стол. Вылез он с мандарином, несколькими ловкими движениями счистил шкурку так, что она одним длинным завитком сползла на стол.
– Ладно, ладно, – посмеиваясь, сказал он, как будто только что не выходил из себя. – Хотите зря время тратить – проверяйте. Главное, чтобы вы ее нашли. Держите!
Он швырнул в Бабкина очищенным мандарином, еще не договорив последнее слово, но тот с неожиданной ловкостью поймал фрукт в паре сантиметров от своей рубашки и, даже не сжав его в огромной лапе, раскрыл ладонь, вопросительно посмотрев на Тогоева.
– Молодец, реакция хорошая, – улыбнулся Олег Борисович. – Угощайся. Заслужил.
Бабкин положил очищенный мандарин на край стола, покачал головой.
– Спасибо, не люблю цитрусовые.
Выйдя из кабинета бизнесмена спустя несколько минут со всеми данными, которые требовались, Сергей достал из кармана платок и тщательно вытер липкую от сока руку.
Глава 3
В квартире с утра стояла тишина, поскольку все разбежались по своим углам, как тараканы, – а все из-за невинной метелки для смахивания пыли. Этот предмет Юлька приобрела в хозяйственном магазине – не смогла удержаться, до того метелка напомнила ей юбку, которую она носила в детстве: много-много пышных разноцветных веселеньких ярусов-оборок.
– Это что? – осведомилась Марта Рудольфовна, едва узрев в дверях Юльку, размахивающую приобретением. – Зачем это в нашем доме?
– Многофункциональная вещь, – сказала Юлька, почуяв недоброе по тому, как быстро исчезла открывшая ей дверь Лия, и оправдываясь сама не зная за что. – Можно пыль смахивать. Можно просто любоваться. Можно с кошкой играть…
– В макушку воткнуть – и можно канкан танцевать, – продолжила старуха с непроницаемым лицом. – В попу – изображать енота на детских праздниках. В ухо – и будет бледнолицый, убитый Орлиным Глазом.
Юлька улыбнулась. Делать этого, конечно, не стоило, потому что Марта Рудольфовна только и ждала, когда неуместная улыбка расплывется по Юлькиной физиономии.
– Полтора месяца, – вкрадчиво начала она, – полтора месяца я не могу обучить тебя качественно протирать пыль… Полтора! – Старуха не повысила голос, но Юльке показалось, что стены вокруг зашатались, будто от землетрясения. – Подумать только, за это время можно было научить медведя пылесосить и чистить ковры, и он делал бы это без помощи дрессировщика! А я до сих пор вынуждена ходить за тобой с тряпкой, указывая на огрехи.
Вот уж это была неправда так неправда! Представить старуху с тряпкой было совершенно невозможно. В лучшем случае длинным отточенным ногтем она брезгливо указывала Юльке участок, который, по ее мнению, был вытерт недостаточно тщательно, но на этом вмешательство Марты Рудольфовны в уборку и заканчивалось.
– И теперь, по завершении этого, с позволения сказать, обучения, которое показало твою полную непригодность даже к столь элементарной деятельности, ты приносишь символ безмозглости домохозяек, разметающих пыль по воздуху вместо того, чтобы уничтожать ее! Этот овеществленный гимн тупости и пошлости! Этот фетиш вырождающихся папуасов!
На голос Марты Рудольфовны выглянула из своей комнаты Валентина Захаровна, нацепила очки.
– Марточка, что ты шумишь… – начала было она, но старуха в ярости обернулась к ней, и Валентина Захаровна немедленно ретировалась, чтобы не задело молнией. На это у нее были свои причины.
Только недавно Юлька по просьбе Мурашовой принесла ей витражные краски, и Валентина Захаровна старательно расписала ими часть окна в гостиной. На окне расцвели страшненькие маки и еще более страшненькие розочки. Выглядело это как размазанное по стеклу украшение с торта, присохшее намертво. Увидев творение подруги, Конецкая воззвала ко всем богам, заявила Валентине, что та впала в детство, и призвала Юльку, которая полчаса яростно оттирала тонкую витражную пленку. Однако то ли пленка оказалась некачественной, то ли Мурашова нанесла слишком толстый слой, но один мелкий мак остался в нижнем углу и не оттирался никакими губками. Это красное пятно мозолило Конецкой глаза, и каждый раз при взгляде на него она приходила в ярость. Поэтому Валентина Захаровна, памятуя о недавнем промахе, не рискнула выступать ничьей заступницей.
Лия сбежала еще раньше, и теперь Марту Рудольфовну ничто не могло отвлечь от разделывания Юльки под орех.
И Юльке досталось по полной программе. В саркастических выражениях ее попросили больше не демонстрировать столь явно свое вкусовое убожество, воздерживаться от попыток насаждения варварской культуры и в другой раз в магазине избегать соблазнов в виде позолоченных кулончиков, разноцветных метелок, фарфоровых голубков и прочих заманчивых приобретений.