Признаки распада и увядания были повсюду.
Монолитная стена Седых предгорий шла трещинами, мрак и мерзость вот-вот проникнут с той стороны, где когда-то его заперла Волчица. Оскверненная кровь Пожинающего, способная подтолкнуть весь крохотный мирок к полнейшему уничтожению.
Сколько тех, кто погиб от хвори так, и не успев ничего рассказать? Сколько еще запертый за высокими стенами люд смог бы прожить в Рагур’ен?
Несколько лет?
А может счет уже шел на месяцы?
И все, чего коснется кровь Пожинающего, обратится стеклом и тленом, как и сердце самого преданного бога.
Клаудия прислушалась, но голос так и не отозвался. Он замер в ожидании, а ведь ей сейчас, как никогда, нужен был совет! Где искать и куда идти?
Мог ли ключ к спасению родиться в этом убогом захолустье?
Могла ли Первородная ошибаться?
– Сомнения убивают разум.
Клаудия содрогнулась всем телом и порывисто прижала пальцы к вискам. Тонкие губы растянулись в радостной улыбке, а из груди вырвался вздох облегчения. Голос не оставил ее! Божественная благодать не покинула сердце и разум, только испытывала силу ее духа!
Стало невыносимо горько и стыдно за малодушие и сомнения, отчего захотелось немедленно упасть на колени и молить о прощении, только бы голос никогда-никогда не замолкал!
– Успокойся, Клаудия. Подходящее тело здесь.
Пришлось прикусить язык, чтобы не ляпнуть очевидный вопрос.
Откуда Первородная могла это знать? Ведь она спит в башне Беренганд, в столице.
– Какие глупости у тебя в голове!
Голос сочился насмешливым презрением. Так человек мог бы разговаривать с собакой.
– Мой разум свободен от оков плоти. Я везде и нигде, моя дорогая. И у меня множество глаз и ушей. Тело здесь, верь своей богине.
О, Клаудия верила! Кому еще можно верить, если не Первородной? Кто еще способен остановить болезнь, если не дочь самого Пожинающего?
Никаких сомнений! Никаких полумер.
Все, что остается – найти сосуд для великой души и привести его в столицу.
– Помни, Клаудия. Ты должна заполучить его любой ценой.
– Любой ценой…– повторила она, как эхо и шагнула по тропе к городу, что маячил в десятке миль впереди.
В комнате темно, как в склепе, но Ш’янт этому мраку был рад. Он сливался с резкими изломами теней – мог представлять себя их частью, чем-то целостным, полным и настоящим, а не просто обрывком дыма и клубком зыбких линий.
Весь его облик шел мелкой рябью, как озеро в ветренный день. Лучи заката прошивали неподвижную фигуру насквозь и красноватыми лужами растекались по дощатому полу.
Если бы он мог спать, то непременно мучился бы кошмарами, а Беренганд бы поглощал их, подпитывая свои силы.
В такой близости от башни, Ш’янт не мог не почувствовать ее нетерпение. Невидимая пасть медленно раскрылась, маслянисто-черный левиафан задрожал, застонал, точно живой, и чуть качнулся, вытягиваясь на юг. Ни один смертный не заметил бы этого движения, легкой дрожи, пробежавшей по гладким камням, но иномирский народ видел.
Под толщей камня билось сердце спящей королевы. И пульс заметно участился с прошлой ночи. Она замерла в предвкушении.
За спиной медленно двигалась знакомая тень. Даже лишенный тела, он чувствовал обманчиво мягкие вибрации, волнами расходящиеся от Артумиранс. Сила клокотала в ней, укрытая под хрупкой оболочкой из плоти и костей.
Обернувшись, Ш’янт поймал насмешливый взгляд.
Предсказательницу забавляло его положение, нравилась беспомощность и нетерпение, спрятанное под бесстрастной маской. Взгляд скользил по черным волосам, бледному лицу, лентам, затянувшими тело от горла до пояса, блестящим когтям перчаток.
Скользил раздражающе медленно.
Все это нереально, Ш’янт бы даже не смог ее оцарапать, но старался сохранять облик, а не летать по комнате темным облаком. И это веселило Артумиранс еще больше.
Рассвет выхватил привычные изгибы девичьей фигуры. Предсказательница всегда напоминала ему подростка. Алый луч хлестнул ее по лицу, выхватив из мрака глаза, полные жидкого огня. Пока что спокойного, тлеющего, точно угли догорающего костра. Смертные, заглянувшие в них, сгорали, будто падающие звезды. Совершенно белые волосы разметались по плечам и извивались подобно змеям.
– Она здесь, Ш’янт. Она пришла.
– Давно пора, – недовольно ворчание совсем не смутило провидицу.
Артумиранс широко улыбнулась, прищурилась, как сытая кошка и невзначай махнула рукой по его лицу, накручивая на палец дымный завиток распавшегося облика.