Не зная чего ждать, наемник, стараясь не шуметь, обошел дом со всех сторон. Один вход, он же выход, окна завешены старыми тряпками, но внутри кто-то есть. Он вернулся обратно к дверям, осторожно вытаскивая меч из ножен. Мужчина прикрыл один глаз, привыкая к темноте, и толкнул дверь.
В полумраке спиной к нему стояла грузная низкая фигура. Та от неожиданности подпрыгнула:
- Тьфу, ты, ирод окаянный! Чаво вламываешься, как к девкам в баню. Стучать-то не учили?
Перед Брестом оказалась грязная старуха, она пыталась отдышаться, поправляя платок. Пара седых прядей выбилась из-под ткани и завесила лицо, а взгляд, которым старая наградила мужчину, пронизывал насквозь. Наемник поежился - не любил всяких ворожей. А эта особенно пришлась не по душе: она вся походила на старую облезлую ворону, бесформенные телеса завернуты в торчащие в разные стороны юбки и шали.
Вокруг бабки творился такой же бардак: кругом грязь и разбросанные вещи, больших размеров стол у окна был целиком завален какими-то горшками, пузырьками и прочим барахлом. За печью притаилась огромных размеров ступа, наполовину закиданная тряпьем. В избе стоял полумрак: на окнах висели грязные засаленные тряпки, и свет, кое-как пробивающийся из окна, падал мутным серым пятном. Смердело так, что хоть топор вешай. В печи полыхал огонь несмотря на теплый день, а из внушительного котла, стоявшего тут же, изредка с бульканьем вырвались клубы вонючего пара.
- Ну, - мужчину окликнул скрипучий голос, - По делу пытаешь, аль от дела лытаешь?
- По делу, по делу, – кивнул Брест, оставаясь на пороге. – Только говорят, будто ты померла недавно. Аль это не ты была?
Старуха помедлила немного, пожав плечами, принялась убирать вещи со стола:
- Отчего ж не я-то? Я, конечно, – она противно хихикнула. - Только так это дурачье деревенское от меня отстанет. Да ты не стой на пороге-то, не стой. Дверь закрой, а то комаров напустишь.
Наемник настороженно прошел вперед и прикрыл ногой дверь, не убирая оружие и не теряя бабку из виду.
- Принялись чавой-то часто они ко мне бегать, деревня-бишь: то корова разродиться не может, то «пособи, бабушка, дабы урожай был», тьфу, - ведьма сплюнула на пол. - Будто у меня своих дел нема. С чем пришел-то?
- А мне, значится, пособишь, раз в дом пустила? – недоверчиво протянул Брест.
- Ты человек служивый, небось и деньги имеются, а значит не за просто так гуторить будем. Мужичье-то платить не больно может.
Мужчина кивнул:
- Не за просто так. Скажи мне, старая, люди говорят, будто ты одна тут в округе снадобьями да ядами промышляешь, так оно?
- А ты часом не из церкви Трех? – оскалилась бабка.
- А похож? – развел руками наемник.
- Похож - не похож, мало ли, - ведьма проворно сгребла горшки со стола и отнесла их вглубь хаты. – Хотя будь ты церковником, даже заходить не стал бы, так спалил вместе с избой. Добре, значится, погуторим. Снадобьями я промышляю – правда, кой чего и по ядам могу пособить.
Брест, наконец, убрал оружие и по-хозяйски уселся на лавку:
- Тогда поведай-ка мне, старая, вот что: что за яд такой, что от одного укола, меня свалил, да
так, что сутки из памяти пропали?
Бабка на секунду задумалась:
- Знаю такой, а токмо, что от меня хочешь-то? Сварить надо что ль? Дак это тебе в пять золотых обойдется.
- Значит все-таки твоих рук дело. А кому продала-то, помнишь, мать? – Мужчина навострил уши.
- Может и помню, а может и нет. Стара да слепа стала, иной раз из головы полдня вон, где была, что делала? Ничего не помню, а все из-за лаптей.
- Чего? – наемник поднял бровь.
- Из-за лаптей. Лапти, говорю, прохудились, то и дело ноги простужаю, а здоровье-то вишь, уже не то. Оно то в спину стрельнет, то с головой целый день проваляюся. А купить новую обувку не на что. Вот ежели было бы на что купить, глядишь и вспомнила бы.
Брест махнул рукой, перебивая причитания:
- Добре. - Он выудил из-за пазухи монетку и кинул на стол. - Теперь припоминай.
Старуха живо сгребла медяк, застонала: