— Слушай, Стиганда…
— Нет, нет, не говори больше ничего. Теперь ты должен вернуться к своей подруге и поведать ей о великой победе, которую одержал.
Кувырок ничего такого поведывать не собирался, но воспользовался моментом, чтобы проститься с выдрами. На прощание он заверил их, что летом они с Большеглазкой обязательно вернутся на Винследов луг — возможно, с зайчатами.
Он пустился в путь и к сумеркам добрался до колонии. Вечерние тени ползли по земле, заставляли даже неодушевленные предметы шевелиться, источая угрозу, — страшный час, когда всюду мерещится опасность. Камнепятка нараспев читала защитное заклинание. В нем упоминались вязовые веточки, тотем и другие обереги.
Кувырок сел на землю, почесывая раненое ухо.
Догоника, сидящая в укрытии под камнями, крикнула:
— Кувырок, скорее прячься, а то тебе конец! Убоище…
Он решил немножко разыграть их.
— Убоище? Пусть прилетает! Я ему глаза выцарапаю.
У зайцев перехватило дыхание. Они заговорили все сразу. Большеглазка выкарабкалась из-под бревна.
— Ты что, с ума сошел? Оно же тебя убьет!
Кувырок подпрыгнул, перекувырнулся, встал на задние лапы и замолотил передними по воздуху.
— А давайте-ка его сюда! Ну, где оно?
Зайцы охали, ахали и восклицали.
Большеглазка перепугалась не на шутку. Она забегала в волнении туда-сюда, крича, что Кувырок сошел с ума и его надо силой затащить в укрытие. Кувырок понял, что зашел слишком далеко. Как бы его дурацкие шутки не повредили маленьким!
— Не бойся, все в порядке, — успокоил он ее. — Я пошутил! Убоище не прилетит. Его поймал бородатый человек. Он пошлет его в зоопарк, подальше отсюда. Если не сегодня, то завтра уж точно.
Он рассказал, как чудом избежал смерти, и в доказательство предъявил пострадавшее ухо. Рассказ произвел на зайцев глубочайшее впечатление, только Большеглазка очень огорчилась из-за уха. Она стала причитать, что пропал черный кончик, а он так шел Кувырку и так нравился ей…
Зайцы все-таки не торопились вылезать из укрытий. Требовался не один день — возможно, не одна неделя, — чтобы они отвыкли бояться открытых мест. К тому же многие заметили в небе ту жесткую птицу, которую видел Кувырок, и испугались, не пришла ли на них еще одна напасть.
Водохлеб, правда, вышел, и Медуница тоже. Всего вместе с Большеглазкой оказалось четыре храбрых зайца, решившихся остаться на открытом месте до темноты. Они надеялись вернуться к нормальной жизни, раз страшного врага больше нет. Новое жесткое создание пока что не проявило агрессивности, и Водохлеб заявил: пока не будет доказано, что оно опасно, он не собирается больше корчиться в норе, а будет жить как положено зайцу — в чистом поле под открытым небом.
Медуница оказывала Водохлебу явное предпочтение. Это, впрочем, было у нее в обычае — пренебрегать парнем, который завоевал ее в танцах на снегу, и заводить шашни с другим. Она терпеть не могла быть привязанной к одному парню. Для нее слово «привязана» имело только буквальный смысл. Она желала быть «свободной», и, хотя у нее не раз выходили из-за этого неприятности, поскольку в колонии господствовали традиционные нравы и консервативные настроения, она плевала на общее осуждение и поступала, как ей хотелось. Кувырка восхищала ее смелость. Хотя он и понимал, что каждый парень с горячей кровью должен бы по возможности обходить Медуницу за три версты — по той причине, что она, поймав кого-то на крючок, тут же высмеивала его и с презрением прогоняла, — все же она, бесспорно, была личностью в окружении бесхребетных соглашателей, а это не может не вызывать уважения. Водохлеб, впрочем, как будто раскусил ее и как-то умудрился сохранить ее интерес, даже явно выказав ей свой. Возможно, секрет был в его собственном подчеркнутом индивидуализме — неряшливой внешности, презрении к мнению большинства, бесшабашности. Они подходили друг другу, хотя нельзя сказать, что очень ладили. То они шумно ругались, то переставали разговаривать, а то таинственно ускользали вдвоем куда-нибудь под сень раскидистых ив у реки. Бедный Чемпион, оставшийся с носом, был единственным в колонии (если не считать Догоники, хранительницы незыблемых моральных устоев), кто не веселился, глядя на них.
Прочие же заячьи парочки усиленно заботились о продолжении рода и на постороннюю активность не имели времени. Весна набирала силу. Набухали почки, распускались цветы. Зимняя скудость осталась позади, впереди маячило летнее изобилие.
В небе регулярно появлялись жесткие птицы. Их число все росло, они летали к большой земле и обратно, никогда не отклоняясь от курса, и зайцы скоро привыкли к ним — уже и глаз к небу не поднимали. Убоище исчезло навсегда. Можно было расслабиться, жить спокойно и бояться, как и положено, только лис.