Через два дня после этого разговора Кувырок, вздрогнув, проснулся глубокой ночью. Ему показалось, что какая-то тень скользнула в полосе лунного света, проникающего через щели в стенах сарая. Будь это дома, он подумал бы, что летящая сова заслонила на мгновение луну или рыба плеснула на озерной глади. Но он был не в родных горах, а в неволе у человека. Он сразу насторожился, обвел глазами сарай, но ничего не заметил. Только шептались пауки, засевшие в углах своих паутин, да шуршали среди горшков и ящиков мыши. Наконец он решился позвать Торопыжку. Ответа не было. Тут уж он по-настоящему испугался и закричал, разбудив глубоко спящего Снежка.
— Что с Торопыжкой? Почему она молчит? Можешь заглянуть к ней в клетку? Может, она заболела?
— Зайчихи нет, — объявил Снежок со своего конца сарая.
— Как это нет! — закричал Кувырок. — А где же она? Куда она могла деться?
— Я не видел, но, по-моему, ее забрали. Клетка открыта, внутри никого.
— Мы бы услышали. Я бы точно услышал! Она убежала, вот что! Ей удалось выбраться!
Белая шкурка Снежка слабо посвечивала в переменчивом лунном свете, словно ее осыпала серебряная пыль. Его глаза светились красным в сияющей дымке лунного света, который золотистыми полосами лежал на его мордочке.
— Вор был хитрый-хитрый и действовал осторожно. Он мог открыть клетку и свернуть ей шею одной рукой, она и не поняла бы, что происходит. Наверное, она даже не проснулась. Можешь ее забыть. Да поблагодари звезды, что сам ты такой тощий и жесткий.
Забыть Торопыжку? Как будто ее можно забыть! Нет, это немыслимо, никакой вор не мог подкрасться в ночной тиши и убить Торопыжку, да так, что никто не проснулся. Невозможно поверить!
— Ты просто не понимаешь, что говоришь! — сказал он Снежку.
Снежок похлопал висящими ушами.
— Думаешь, ты никогда ее не забудешь? Забудешь, поверь! Многие тут при мне появлялись и исчезали. Я знаю, что при этом чувствуешь. Скоро ты начнешь бояться за собственную шкуру, и печаль твоя рассеется, как рассеиваются призраки с пением петуха.
Но Кувырок отказывался этому верить.
Если раньше он был просто несчастен, то теперь его охватило полное отчаяние. Словно пропасть разверзлась у него в груди, и сердце кануло туда безвозвратно. Он остался один на свете. Снежок по-прежнему отказывался рассказать, что ждет пойманных зайцев. Придется встречать предстоящие испытания одному, без Торопыжки. Пока она была рядом, все опасности казались не такими страшными. Уж пусть бы вор пришел и забрал его тоже!
Остаток дня он пролежал в молчании, придавленный печалью, а Снежок болтал вовсю — о себе самом и о разных пустяках, которые только ручных белых кроликов и могли интересовать. От его болтовни другой заяц сошел бы с ума, но Кувырок настолько погрузился в себя, что не слышал и не замечал глупого кролика. Беспросветный мрак одиночества и безнадежности объял его душу. Всего несколько суток — а он успел потерять все, что было ему дорого с первых дней жизни. Он лишился любимого дома в горах, родных и друзей. Лишился надежды на союз с любимой подружкой. Не осталось даже мечты о чудесном побеге, о волшебном избавлении, о том, что жизнь начнется заново. Все это ушло с Торопыжкой.
Любителя зайцев в горшочке Кувырок видел еще только один раз. Тот вошел в сарай, повернулся к клеткам. На носу у него была белая с розовым повязка. Он посмотрел на Кувырка, вздрогнул и ушел.
— Что это у него на носу? — спросил Кувырок у кролика.
— Видимо, рана, — ответил Снежок. Когда они ранят себя, то повязываются такой липкой тряпочкой.
— Вот оно что, — ответил Кувырок, хотя ничего не понял. — Странная привычка!
Ночи и дни сменяли друг друга, а на ферме все шло по-старому. Кувырок лениво думал, что люди, наверное, забыли, зачем привезли его сюда. А может быть, человеческий детеныш попросил, чтобы его оставили в живых. Кто знает? Понять людей невозможно.
С каждым днем боль от утраты Торопыжки ощущалась заново. Не с кем было поговорить о вереске, о горных озерах, о ручьях и свежем ветре, о высоких соснах. Из сарая Кувырок видел пруд с утками, которые барахтались и играли в грязной воде. Этот пруд был ему вместо озера; водопроводный кран у дома все время подтекал, так что возник мутноватый ручеек, огибающий курятник, — взамен говорливого горного ручья. Неподалеку был фруктовый сад, сливы как раз начинали цвести, а подальше стояли, соприкасаясь стволами, дуб и вяз, выросшие в постоянной борьбе за воздух и воду. Кувырок представлял себе, как сражаются их корни, сцепившись под землей. Эти деревья заменяли ему сосны.