— Не стыжусь признаться, что прячусь, когда это существо пролетает, ибо до тех пор, пока не будет доказано, что вкус выдры ему противен, следует предполагать, что мое мясо он найдет столь же восхитительным, как и плоть любого кролика или зайца.
Расставшись с выдрой, Кувырок отправился к себе в норку вздремнуть, пока солнце высоко.
Когда день стал клониться к вечеру, пришла в гости Лунная зайчиха.
Большеглазка в таких случаях рассыпалась в восторженных приветствиях, Кувырок же, который ничьего превосходства над собой не признавал, здоровался с Догоникой вежливо, но без малейшего угодничества. Восторг Большеглазки явно льстил Догонике, но сама она держала себя с младшей зайчихой столь же бесцеремонно, как и с остальными членами колонии. Кувырок даже подумал, не было ли у них когда-то, еще до его прихода, какого-нибудь столкновения.
Для начала Догоника поговорила о надвигающейся жатве. Уборка хлеба была большим испытанием для всех полевых зверей. Причем, хотя жатва наступала каждый год примерно в одно и то же время — когда созревала пшеница, — для зверей ее наступление всегда оказывалось неожиданностью. Мыши и птицы устраивали гнезда среди густых хлебов, у кроликов здесь были запасные выходы из нор. Многие животные прокладывали через поля тропы.
Затем по полю проезжал комбайн с жаткой, и в течение одного дня все менялось: земля обнажалась, кроличьи выходы и гнезда куропаток оказывались на виду, напоказ всему свету, мышиные гнезда разрушались.
Естественно, для полевых животных это было ужасное время. Еды, правда, было сколько угодно — созревали все фрукты, овощи, злаки. И все же эта пора — конец лета, начало осени — означала для них не столько изобилие, сколько беспокойство, опасность и бессонные дни.
— Когда жатва кончится, — сказала Лунная зайчиха Кувырку, — устроим сходку. С тех пор как ты обучил нас копать такие же норки, как у горных зайцев, Убоище меньше нас тревожит, хотя, конечно, об осторожности ни в коем случае нельзя забывать. Но к следующему брачному сезону, когда зайцы снова соберутся вместе, мы должны знать, с кем имеем дело. Необходимо выяснить об Убоище главное — реальное оно существо или волшебное.
— Как же ты предполагаешь это узнать? — спросил Кувырок.
Догоника твердо посмотрела ему в глаза.
— Камнепятка гадала по вязовым веточкам. Вышло, что кто-то должен отправиться на колокольню.
Кувырок покачал головой.
— Что ты! Кто же осмелится туда пойти? И что, собственно, там делать?
Догоника упорно смотрела на него.
— Надо вскарабкаться по каменным ступеням, идущим внутри башни до самой вершины, и незаметно понаблюдать за Убоищем. Камнепятка обсудила этот вопрос с духами колокольчиков, и они посоветовали избрать для этой миссии того, кто привык к высоте.
Теперь Кувырок понял, к чему клонит Лунная зайчиха. Они хотят, чтобы он отправился на колокольню шпионить за Убоищем. Он почувствовал в груди дрожь ужаса, но не такую сильную, как можно было ожидать, — слишком многое пришлось ему в последнее время пережить.
— Ты хочешь, чтобы это сделал я? Я правильно тебя понял, Лунная?
Догоника кивнула.
— Никто из нас с этим не справится. Мы, жители равнины, боимся высоты. Мы и на поваленный ствол залезаем с дрожью. Ты же, живя в горах, привык к высоте. Ты, наверное, спокойно можешь подняться по ступенькам на вершину башни?
— Да это-то запросто! Что такое несколько ступенек? Я жил на склоне, идущем вверх на тысячу футов. Высоты я ничуть не боюсь. Но ведь ты просишь не просто забраться на вершину башни. Тебе нужно, чтобы я шпионил за чудовищем. За убийцей, который мне голову оторвет, если заметит. И чего ради? Я и так могу тебе сказать, что это обычное существо, а никакое не волшебное. Волшебных существ не бывает!
— Многие из нас в них верят, — ответила Лунная зайчиха. — Конечно, заставить тебя идти мы не можем. Решай сам. Из нас никто с этим не справится, а доверить это кому-то другому, не зайцу, я, естественно, не могу, даже если бы удалось кого-нибудь уговорить, в чем я сильно сомневаюсь. И имей в виду, что Камнепятка, наевшись опят, впала в транс, и ей было видение, что ты, Кувырок, будущей весной уйдешь из колонии, причем, как ей показалось, навсегда. Очень странно. Не понимаю, как можно выгнать зайца, который оказал колонии важную услугу и просит только одного: чтобы ему дали приют. Ну, мне пора! Надо вернуться домой засветло.
И Лунная зайчиха ушла.
Кувырок задумчиво смотрел ей вслед. Он хорошо понял ее намеки: если он откажется от поручения, его прогонят. Уж Догоника найдет какой-нибудь предлог, чтобы вышвырнуть его из колонии. Он глубоко вздохнул. Конечно, выбор оставался за ним, но, если он откажется, придется уйти. А значит, прощай, Большеглазка! А он к ней привязался. Трудный выбор!
Он решил ничего не говорить ни Большеглазке, ни кому-нибудь другому о замаскированных угрозах Лунной зайчихи. Обвинять ее бессмысленно — она будет все отрицать. Лучше сказать Большеглазке, что он, возможно, пойдет на колокольню, чтобы доказать, что сверхъестественных чудовищ не бывает.
Услышав новости, Большеглазка в изумлении посмотрела на Кувырка и недоверчиво покачала головой:
— Неужели пойдешь?
— Надо подумать. Насчет волшебных существ — это все чепуха. Убоище, видимо, какой-то чужеземный хищник, а сюда попал случайно. А может, люди завезли. Не верю я ни в каких летающих барсуков!
Большеглазка тревожно оглянулась, словно боялась, что их подслушивают:
— Тише ты! Не говори так, Убоище может услышать! Может, ему ветер все рассказывает. Вдруг он захочет доказать, что он волшебный, и явится сюда вечером!
Кувырок печально покачал головой:
— Ну, ты, я вижу, наслушалась сказок. Слушай, я понимаю, что Убоище — страшный и опасный хищник, но зачем же доводить до крайности…
Выражение обиды в ее глазах заставило его замолчать.
— Пожалуйста, — взмолилась она, — не надо так говорить!
Суеверие русаков переходило все границы! Пожалуй, и в самом деле стоит быстренько сбегать на колокольню и разузнать об этом страшилище что можно. В одном отношении Лунная, бесспорно, права — русаки действительно его приютили, когда он в этом нуждался. Самое малое, чем он может им отплатить, — это хоть чуть-чуть рассеять их страхи. Если доказать, что угроза исходит от обычного хищника, а не от сверхъестественного, они, быть может, станут более терпимо относиться к новым способам защиты, а не отметать их как еретические выдумки.
— Пожалуй, я все-таки сделаю то, о чем просит Лунная, — сказал он мрачно.
Большеглазка вздрогнула.
— Не надо! К чему это? Если бы ты, например, в силок попал, она и лапой бы не пошевелила, чтобы помочь. Ужасная эгоистка!
Кувырок и сам так думал.
— Верно, она бы мне, скорее всего, не помогла. Но ведь я должен не только о ней думать, а обо всей колонии! Я это сделаю — если сделаю — не ради нее, а ради всех зайцев, что погибли в сумерках, ради всех нерожденных зайчат. Если узнать, кто он такой, легче будет защищаться.
— Ты, наверное, просто хочешь умереть!
— Нет, — ответил Кувырок с полной искренностью, — умирать я не хочу. Просто мне до сих пор необыкновенно везло, и я надеюсь, что повезет еще немножко. Благодаря своей удаче я и стал полезным членом колонии. Мне хотелось бы отплатить вам за то, что вы меня приютили.
— Ты погибнешь! — твердила, плача, Большеглазка. — Погибнешь, я знаю!
Кувырок не понимал, почему она так расстраивается. В конце концов, это ему грозит опасность, а ей-то что волноваться? Характер совсем как у Торопыжки: найдет вдруг дурное настроение без всякой причины, и все доводы бесполезны. Чудные все-таки создания эти зайчихи — простому парню их нипочем не понять!
Глава двадцать первая