В одном месте, неподалеку от дороги, было шумно, сновали люди. На оцепленном участке копошились экскаваторы, тракторы и другие машины, они выкладывали большую цементную площадку размером в несколько полей, воздвигали здания. Одно было выше других — приземистая башня со стеклянным вторым этажом. По краям цементной полосы шли участки подстриженной травы, и Кувырок заметил там нескольких зайцев. Они ели грибы, не обращая внимания на рабочих и машины и совсем их не боясь.
Бородатый человек перестал крутить педали, слез с велосипеда и немного постоял, исподлобья глядя на эту суету. Он, очевидно, не одобрял происходящего, хотя из-за волос, покрывающих его лицо, трудно было понять, сильно ли он сердится.
Потом он снова уселся на сиденье и отправился дальше, оглядываясь и что-то бормоча, пока стройплощадка не скрылась из глаз.
Наконец они подъехали к дому. Заяц разволновался, потому что с багажника ему хорошо был виден Винследов луг. Кувырок знал, что где-то на этой скованной морозом земле живет зайчиха по имени Большеглазка. Почти невыносимо было ощущать, что она совсем рядом и так недоступна. В воздухе мучительно пахло свободой.
Бесс, она же Бетси, выскочила навстречу хозяину, выражая такую радость, словно не видела его несколько зим. Потом она уделила внимание и Кувырку.
— Он приготовил для тебя загон на лужайке за домом. Земля очень твердая, ты не сможешь сделать подкоп и убежать.
— Спасибо, что предупредила, — сухо ответил Кувырок.
— Все будет хорошо. Я не могу помочь тебе убежать — ослушаться хозяина хуже смерти, — но я уверена, он в конце концов тебя выпустит,
— Да, в зоопарк.
Бетси пожала плечами. По глазам было видно, что она сочувствует зайцу.
Когда Кувырка выпустили в загон и хозяйка дома поворковала над ним несколько минут, как голубка, он почувствовал себя более уверенно. Даже если его увезут в зоопарк, это все-таки лучше, чем до конца жизни оставаться на цементном полу. Даже в зоопарке не может быть так противно, как на цементе. А потом, не исключено, что до отправки в зоопарк случится оттепель. Достаточно одного-двух теплых дней, чтобы земля оттаяла, и тогда он сможет удрать через подкоп.
Кувырок обсудил с Бетси строительство, которое видел по дороге.
— Хозяину не нравится то, что они там делают, но я не знаю почему. Джитти, ежиха, ходила туда…
— Но там же высокий забор.
— О, ежи отлично лазают. Любой еж вскарабкается по решетке или по увитой плющом стене быстрее, чем заяц выроет нору. Ты разве этого не знал?
— Видишь ли, в горах у меня не было случая общаться с ежами. У меня была там семья, так что я не больно-то думал о других зверях…
Он посмотрел в любознательные глаза собаки, и ему стало стыдно. Он так мало знал о других животных! Но действительно, если вокруг сородичи, не слишком задумываешься о чужих. Больше того — к чужим относишься с презрением и только терпишь их присутствие, а иногда даже гонишь прочь. В горах Кувырка окружали братья и сестры, родные и двоюродные, тетушки и дядюшки, племянники и племянницы, и ему наплевать было на чужих. Нет худа без добра, подумал он, — благодаря тому, что его поймали и увезли, он научился шире смотреть на вещи.
— …Поэтому я не знал, что ежи хорошо карабкаются.
Бетси кивнула:
— У них ножки хоть и коротенькие, но сильные, с крепкими коготками, и очень цепкие, так что они без труда перелезают через препятствия, было бы за что зацепиться. На дерево им, конечно, не влезть, разве что оно увито плющом, но им деревья и не нужны. Так вот, Джитти побывала на строительной площадке и говорила потом, что не понимает, почему вокруг этого столько шуму. Они просто строят несколько домов и прокладывают дороги.
— Это не похоже на дороги — слишком широкие. И потом, дороги куда-то ведут, а эти кончаются с двух сторон, а дальше снова идут поля.
— Ну, не знаю, я только повторяю, что слышала. Я там не была. Один раз мы с хозяином гуляли поблизости и обошли вокруг забора. Другие люди вышли и залаяли на нас. Они все показывали руками в сторону, откуда мы пришли, и хозяин вернулся туда. Он сердился и оглядывался на этих людей, которые его прогнали. По-моему, ему хотелось разбить им носы. Люди ведь это иногда делают, знаешь? Разбивают друг другу носы. Это важный ритуал в человеческой культуре.
Загон на заднем дворе оказался в тысячу раз лучше того, в котором он жил на ферме. Но все же загон есть загон, а не свобода. Кувырок вспомнил, как Стиганда рассказывала, что часто приходит в гости к собаке. Если бы она пришла, он мог бы передать весточку Большеглазке — сообщил бы, что жив, здоров и нуждается в помощи.
Бородатый человек часто приходил и смотрел на зайца, и женщина тоже. Кувырку очень не нравилось, что на него пялятся, словно на какого-нибудь урода. Кроме того, человек часто поднимал какую-то черную коробку и щелкал. Сначала Кувырок боялся этой коробки, потому что человек направлял ее на него, как ружье, но выстрел не гремел, пуля не вылетала — заяц быстро догадался, что это безобидная игрушка.
В саду происходили интересные вещи. Например, у человека было много ловушек, в которые он ловил зверей и птиц. Он держал их недолго — рассматривал и отпускал.
Одна ловушка находилась недалеко от загона. Это была сеть — потоньше, чем та, в которую поймали в горах самого Кувырка. Эта сеть, почти невидимая, была протянута через весь сад. Человек ловил маленьких птичек, надевал им кольцо на лапку и отпускал. Он старался, чтобы птицы не страдали — когда они попадались в сеть, сам человек или его жена очень быстро подбегали и осторожно распутывали и вынимали их. Кувырок не понимал, зачем человек надевает на птичьи лапы серебряные кольца, и Бетси тоже не могла этого объяснить. Но раз ему нравится, говорила собака, пусть его, вреда-то в этом нет. Кувырок все-таки думал, что вред есть — страдало достоинство вольных созданий, переживающих, попавшись в человечью паутину, унижение и страх. Но заяц не спорил с собакой, которая заведомо была на стороне хозяина во всем и горячо его защищала.
Бородатый человек недолго держал зайца в неволе. В одно морозное утро дверь загона распахнулась, Кувырка взяли за уши и сунули в клетку на багажнике велосипеда. Хозяин завертел педалями. Ехали они довольно долго.
Человек все-таки решил не отдавать зайца в зоопарк, а выпустить на свободу! Велосипед направлялся в сторону болот — человеку, видимо, казалось, что там зайцу будет лучше всего. Клетка открылась. Зачем было меня отвозить, подумал Кувырок, лучше бы сразу выпустил. Но сердце радостно забилось. Он сразу спрятался в высокой траве и оставался там, пока велосипед не отъехал подальше.
— Свободен! — воскликнул Кувырок, почти обезумев от счастья.
Ему с трудом в это верилось.
Он выскочил в примыкающее к болоту поле. Когда под лапами у него оказалась короткая трава, он сделал нечто такое, что зайцы делают только изредка, по особым случаям, и чего люди не видят почти никогда.
Он закружился в танце.
Став на задние лапы и плотно прижав уши к голове, Кувырок волчком завертелся на застывшей траве. С задних лап срывались водяные брызги, передние он вытянул в стороны. Он вертелся, поддерживая туловище в строго вертикальном положении. Он вертелся все быстрее, ветер свистел в ушах, а его задние лапы, лапы прирожденного танцора, выбивали искусную дробь, ударяя в одно и то же место. Пораженный наблюдатель решил бы, что заяц хочет пробить земную кору и добраться до расплавленного ядра.
Для Кувырка это был момент величайшего душевного подъема, самозабвенного торжества в честь обретенной свободы.
Свидетели, звери и птицы, были потрясены этим зрелищем. Зайца, превратившегося в вертикальный смерч, можно увидеть только раз в жизни, и то если очень повезет. Такие танцы были мимолетной и сокровенной тайной зимних утр, неуловимой, как мгновенное сновидение, но бережно хранящейся в вечности, словно фотография в переливах света и тени. Глаза зайца горели гордостью — он гордился совершаемым обрядом и самим собой. Он вертелся все быстрее. Он был заяц, дикоголовый безумноногий заяц, танцующий на Господнем лугу, как в первый день творения.