— Ну, разве это все имеет значение, Владимир? Разве имеют значение ссоры и обиды, что стояли между нами? Ведь каждый миг, который мы проводим вместе, может оказаться последним, — постепенно голос Лесандрин теплел, меняя окраску, интонацию, набирая силу, — Я люблю тебя, а ты любишь меня… Разве что-то может быть важнее того, что сейчас мы можем быть вместе? Ведь завтра может и не наступить… — Она говорила и говорила. А Владимир слушал ее слова, словно самую сладкую на свете музыку, кружащую голову. Он смотрел в Лесины глаза и тонул в бесконечных омутах беспроглядной тьмы, уносимый водоворотом странного сомнения и надежды, которая поднимала голову с каждым сказанным словом.
— Что может быть важнее нас? — в который раз спросила Лесандрин, освобождаясь от цепкой хватки Самойлова, и обняла мужчину за плечи, привлекая к себе.
Яркий свет очага освещал все уголки каменной пещеры. На кровати, укрытый шкурами, сладко спал мужчина, обнимая хрупкую девушку. Она приподняла голову, покоящуюся до этого на груди спутника и внимательно посмотрела на него.
Спит.
Лицо девушки исказила хищная усмешка. Осторожно, чтобы не разбудить любовника, она выбралась из плена его рук и ступила босыми ногами на холодный пол. Девушка производила странное, если не сказать ужасное, впечатление. Красивое, тренированное тело, с плавными соблазнительными изгибами. Влажные — белые, словно снег у корней и темно-красные на концах — волосы, облепившие изможденное, худенькое личико. Черные глаза, в которых отражались отсветы пламени, словно искорки безумия. Остановившийся взгляд и детская, невинная и от того еще более пугающая усмешка на слишком ярких для бледной кожи губах.
Девушка неслышно подошла к выходу и осторожно прикоснулась рукой к стене заклинания. Пространство под пальчиками заволокло туманом, и рука по плечо прошла в невидимую стену, как нож в масло.
Она отошла от выхода из пещеры, наскоро оделась, не производя ни звука. Взгляд скользнул по столу, на котором лежал позабытый в пылу страсти небольшой кинжал и неровные ломти хлеба, нарезанные на ужин. Девушка остановилась, как вкопанная, гипнотизируя оружие взглядом, любуясь бликами огня на темной стали клинка. Мгновение, и оружие приятно оттягивает руку своим весом. Девушка умело играет оружием, пропуская лезвие между пальцев, и в задумчивости оборачивается к спящему воздыхателю.
Удивительно, насколько тонка ниточка человеческой жизни. Один удар и мощное сердце, упрятанное за кольчугу человеческой плоти, перестанет биться, а вечная душа отправится на грань узнавать, что же ей уготовано.
Она присела на краешек кровати и занесла руку с кинжалом для удара, продолжая улыбаться.
Кто он ей?
По лицу будущей убийцы пробежала тень. Она должна вспомнить кто он. Она должна его знать…
Настойчивый голос внутри шептал: Убей! Убей! Убей!
Но что-то мешало Лесандрин вогнать темное лезвие мужчине в грудь, обрывая тонкую нить жизни. Перед глазами мелькали картинки. Вроде бы когда-то она знала этого человека. И даже… Любила?
Девушка сидела над спящим человеком, и смотрела на него во все глаза, не замечая, как по щекам струятся слезы. Пальцы разжались, и кинжал со звоном покатился по каменному полу. Лесандрин отмахнулась от ненужных воспоминаний.
«Это было не с тобой, — продолжал шептать глухой голос в ее голове, — убей его иди дальше. Убей!»
Девушка почти бегом направилась к выходу, чтоб не передумать. Если она не поторопится, голос в голове победит, и Лесю уже ничто не сможет удержать от ошибки.
Она остановилась перед выходом и набрала в легкие воздуха. Губы девушки шевельнулись в неразборчивой, не различимой людскому слуху фразе, и стена заклинания подернулась густым клубящимся туманом. Лесандрин сделала шаг вперед, оказавшись один на один с черным грозовым небом.
А где-то, в самом центре империи, ночь близилась к концу. Темное небо еще не золотилось первыми лучами восходящего солнца. Наступило самое темное время суток — перед рассветом… В городе стояла мертвая тишина. До утреннего патруля оставались считанные минуты. Закрытые наглухо ставни, запертые двери…
Дом Михаила Закрана протыкал небо острыми шпилями крыш, зиял черными дырами серебреных ставней на окнах. Благородное строение, удивляющее горожан простотой и элегантностью днем, сейчас производило зловещее впечатление. Казалось, тьма сгустилась над ним, клубилась вокруг, старательно заглядывала в окна, просачиваясь в щели.
Одно единственное окно на втором этаже было открыто, и тьма, весело улыбаясь, наполнила комнату.
На кровати, застеленной белоснежными простынями, спала черноволосая девушка. Длинные черные ресницы отбрасывали тени на белоснежные щеки спящей красавицы. Ровное дыхание само за себя говорило о глубоком сне прелестницы.
Тьма потянула загребущие пальчики к юной красавице и опутала ее упругим коконом. Тело девушки выгнулось дугой, и тьма хлынула в приоткрытый в беззвучном крике рот. Через секунду все развеялось, словно ничего и не было.
Милада резко села на постели. Осмотрелась по сторонам. Невидимая сила тащила девушку к распахнутому окну. Она подошла и отодвинула тяжелую штору, вглядываясь в предутренний сумрак неба, почерневшими, словно сама тьма, глазами. Аккуратно ступив на узкий подоконник, Милада шагнула вперед, расправив руки, словно крылья, ощущая на щеках утреннюю прохладу, упиваясь запахом свободы…
Худенькая женская фигурка с ног до головы замотанная в плащ осторожно ступала по мягкому ворсу ковра. Она провела рукой в кожаных перчатках по полированной столешнице, пробежалась кончиками пальцев по обивке мягкого кресла… Давненько она здесь не была, почитай с того времени, как папаша благополучно отправился на грань.
Девушка устало опустилась в глубокое мягкое кресло, в котором отдал концы ее ближайший родственник. Тело зудело и ныло, прося об отдыхе, и она, наконец-таки, смогла выделить время для того, чтобы спокойно поразмышлять.
Она вздохнула с облегчением. Эти уроды, возомнившие себя венцом творения (Они же маги!), не потревожат ее. Боятся. Еще бы!
Девушка довольно хмыкнула. У нее есть Сианиат. И если Великий Дор не смог ей противостоять, то этой шайке обезумевших идиотов, привыкших подчиняться папеньке, просто нечем ей ответить.
О, Боги! Как же просто все складывается! Уж она-то давным-давно поняла, что любовь — самая большая слабость разумных существ. Кем бы они в свою очередь не являлись: людьми ли, магами ли… Без разницы. Удар в эту точку всегда достигает намеченную цель.
Девушка вытянула ножки в мягких кожаных ботиночках и похлопала по боку. На месте.
Силы отца должно хватить до ритуала, а там… Даже если и не хватит — вокруг столько обладателей этой треклятой силы (пусть даже и не в таком объеме, как у Дора), что только успевай собирать. Да и для острастки полезно…
— Эх, — вздохнула дочь Дора, — жаль, конечно, Наума. Хороший парень был. Любил так беззаветно. Да и в постели умел многое, ничего не скажешь. Но Владимир меня неприятно удивил. Кто бы мог подумать! — воскликнула девушка, облизнув пересохшие губы, — Хорошо, что я на всякий случай, предусмотрела такой поворот событий. Пожалуй, не мешает отметить мой успех, — пробормотала она себе под нос.
— Так-с, главное, вспомнить, где отец держал спиртное.
Девушка цепким взглядом оглядела полки с книгами, расположившиеся по противоположным сторонам кабинета.
— Так-так-так, — она приметила старый фолиант на полке под самым потолком, выбивающийся из общего потока стройных рядов и уже собиралась взобраться на стремянку, чтоб скорее добраться до питейных запасов, как… вспомнила, что до сих пор не сняла плащ.
— Ай-яй-яй, ну разве так можно? Разве приличные девушки так себя ведут? В помещении, даже если оно располагается под землей, нужно снимать верхнюю одежду, — девушка довольно похоже изображала манеру разговора Дора, пытаясь скорее справиться с завязками плаща под горлом, стянутые узлом. Девушка досадливо дергала тесемки, но ничего не получалось.
— О, Боги, да что ж за невезение такое! — Всплеснула она руками и еще раз, больше для собственного успокоения, нежели рассчитывая на результат, дернула за неподдающиеся тесемки.