Берта наблюдала за тем, как Жасмин распекала служанок, не успевших вовремя смахнуть паутину, которая появилась за ночь, или отполировать до блеска зеркало, и удивлялась произошедшим в характере ее питомицы значительным переменам. Даже в выражении лица Жасмин появилась какая-то одержимость. Однако сердце ее сохраняло прежнюю теплоту, которая выплеснулась наружу в день приезда Берты, а затем снова вернулась назад, словно в какую-то шкатулку с захлопнувшейся крышкой.
— А почему у вас нет детей? — спросила ее Берта, когда они сидели как-то вечером у камина.
— Потому что я не хочу их, — с предельной откровенностью ответила Жасмин.
— Ах, вот оно что… Но ведь ребенок наполнит твою жизнь совершенно иным смыслом. Ты перестанешь с утра до вечера думать о пыли и паутине, и из твоих глаз исчезнет этот жестокий, безжизненный отблеск.
Жасмин вздернула подбородок:
— Эти три с половиной года замужества сделали меня совершенно другим человеком, что касается ребенка, то я, наверное, не способна зачать его. Судьба оказалась милосердной ко мне хотя бы в этом.
— Как ты можешь быть в этом уверена?
Последовал ответ, произнесенный ровным голосом, от которого веяло ледяным холодом:
— Я это знаю, вот и все. Как может зачать жена от мужа, к которому она чувствует ненависть в любое время дня и ночи? Если бы я любила его, то у нас обязательно появились бы дети. Но от него?.. Ни за что! Поэтому не говори больше со мной о семье. У меня ее нет и не будет.
— Я понимаю все это лучше, чем вы думаете, мадам. Мне уже довелось однажды побывать замужем за первостатейным негодяем.
— Тебе?! — Жасмин непритворно изумилась. — Но ведь маме ничего об этом не было известно, не так ли?
— В конце концов она узнала все. Перед тем, как придти к вам в Шато Сатори и наняться няней, я оставила мужа, взяла другое имя и решила начать жизнь заново.
— У тебя были дети?
— Да, это был мальчик. Он умер, когда ему исполнилось три года. Сразу после его смерти я ушла. Мой сын остался бы жив, если бы не самодурство человека, называвшего себя моим мужем.
— О, моя бедная Берта! — Жасмин всплеснула руками. В ее голосе прозвучало неподдельное сочувствие.
— Вот почему сначала мне было так трудно привыкнуть к вам. У вас было все, и я думала, что так будет вечно, а у моего покойного маленького сына не было ничего. Вы должны были бы заменить мне ребенка, которого я потеряла, но этого не случилось. Наоборот, мое сердце ожесточилось против вас.
Жасмин печально улыбнулась:
— Ты ошибалась. Посмотри на меня сейчас. У меня теперь ничего нет, и я должна буду жить здесь до скончания века. Так, может быть, тебе легче будет полюбить меня в моем несчастье?
— Мне стало ясно, что я полюбила вас как собственное дитя, в тот самый момент, когда мое место возле вас заняла Жозетта, которая ловко умела разглаживать утюгом кружева и давать советы, какой помадой вам лучше мазать губы.
— Я знаю, что она страшно не нравилась тебе, но ты ничем не выказала своих симпатий ко мне, когда я изнывала, буквально сходила с ума от любви к Фернанду…
Берта флегматично пожала плечами:
— Меня это раздражало не меньше, чем вашу матушку, и по той же самой причине. Если бы вы были моей дочерью, то я хорошенько проучила бы вас, устроила бы такую порку, что вы неделю не смогли бы сесть.
— Но все-таки ты сама вызвалась приехать сюда и жить со мной…
— Я отправилась бы еще в тот день, когда мы услышали от Леноры о всех ваших злоключениям но ваша почтенная матушка испытывала тогда во мне слишком большую нужду, и вы знаете, почему.
— Я благодарю Господа за то, что ты теперь находишься здесь. — Жасмин соскользнула со своего кресла и, встав на колени рядом с Бертой, доверчиво положила голову ей на колени, устремив взор на камин, в котором весело и уютно потрескивали дрова. — Надеюсь, тебе здесь не слишком скучно и одиноко?