— А где же Ленора? — спросила Жасмин.
— Уволена, мадам.
Жасмин была потрясена:
— За что и кем?
— Его светлостью, мадам. Он приказал мне обыскать Ленору перед тем, как мы выехали. С его письменного стола пропал один секретный документ и подозрение вашего мужа пало на Ленору. Я и в самом деле нашла у нее какие-то бумаги в конверте и отдала их герцогу, после чего он приказал мне отвезти Ленору в Перигор и оставить ее там.
Жасмин охватило отчаяние, от которого она чуть было не разрыдалась. Она потеряла единственного человека, которому можно было доверять, и теперь оказалась в полной изоляции от внешнего мира. В глазах экономки замерцали злорадные огоньки, и это помогло Жасмин взять себя в руки. Эта женщина невзлюбила ее с самого начала, и Жасмин не должна была позволить чувствам выплеснуться наружу и признать тем самым свое поражение. Она не собиралась сдаваться и сухо произнесла:
— Вам надлежит выбрать вместо Леноры лучшую из имеющихся у нас горничных. Она будет временно служить мне, пока не найдется девушка, более подходящая для этой работы.
Женщина присела в реверансе и удалилась. Жасмин прижала тыльную сторону ладони к дрожащим губам, чувствуя, как к горлу подступил комок слез. Вышивка упала с колен на пол. Ну что ж, по крайней мере, у Леноры есть кошелек с деньгами, которые помогут ей на первое время обрести кров и пропитание, пока она не найдет себе другое место. Деньги эти были взяты из пособия, регулярно выдававшегося Жасмин секретарем по распоряжению Сабатина, гордость которого была бы уязвлена, если бы о его жене стали отзываться как о нищенке, не имеющей ни гроша в кармане. Завтра она сама отправится в Перигор и отошлет письмо. Если повезет, она встретит Ленору и договорится с ней о том, чтобы вся почта из Шато Сатори поступала на имя Леноры, как только та подыщет себе постоянное жилье.
На следующее утро, когда Жасмин приготовилась к отъезду, ей сообщили, что свободных карет нет, так как герцог приказал их заново покрасить и сменить внутреннюю обивку. В полной готовности оставалась лишь карета самого герцога, но она предназначалась исключительно для его нужд.
— Тогда я поеду верхом, — решительно произнесла она.
Однако ответ был ей известен еще до того, как слуга открыл рот. С того дня, как король чуть было не упал с лошади, герцог отдал приказ, чтобы никто другой, помимо него или грумов, не смел ездить на его лошадях. Жасмин вернулась в свои покои и сняла шляпу. Все ее ухищрения были напрасны. Она стала настоящей пленницей в замке Вальверде. Ее ненависть к Сабатину приняла такие размеры, что Жасмин всерьез стала опасаться за свой разум. Чтобы хоть как-то отвлечься от всех неприятных мыслей, она надела белые перчатки и отправилась с проверкой по многочисленным помещениям замка, чего так боялись слуги.
В замке была часовня, где раз в месяц деревенский аббат служил мессу для прислуги. Это было традицией, бравшей свое начало с тех времен, когда церкви в деревне еще не существовало. Генриэтта была этим очень довольна, ибо могла совершать религиозные ритуалы, не выезжая за ворота замка в тот мир, от которого она давно отказалась и которого страшилась. После службы в часовне, состоявшейся в первое воскресенье после увольнения Леноры, Жасмин поговорила с аббатом. Она и Генриэтта были единственными причащавшимися, поскольку Сабатин никогда не посещал мессу, а слугам разрешалось посещать деревенскую церковь, где мессу служили ранним утром, и у них оставалось больше времени для своих дел. Когда Генриэтта покинула часовню, Жасмин извлекла из-за корсажа письмо, написанное ею накануне, и попросила священника отправить его из города, объяснив ситуацию.
Аббат выразил ей искреннее сочувствие, но он был беден, как и вся его паства, а совсем недавно герцог де Вальверде выделил щедрое пожертвование на ремонт прохудившейся крыши деревенской церкви, и если бы не это, то балки, на которых покоилась вся кровля, обязательно рухнули бы. Разумеется, поступок герцога был вызван тщеславием. Гордыня не позволяла ему иметь на своих землях ветхую и заброшенную церквушку, ибо это подрывало его авторитет, но аббат не придавал сему обстоятельству никакого значения. Для него самым существенным было то, что появлялась возможность вернуть блудного сына в лоно церкви, заставив отряхнуть со своих ног прах позолоченного вертепа, каким являлся Версаль.