– Да ладно, я же не на Камчатку уезжаю, а всего лишь в аппарат перехожу. А знаете, почему я согласился? Потому что буду теперь на равных с этой гнидой Недвораевой; представляете, она идет по коридору в городской и здоровается со мной, а я отворачиваюсь и мимо прохожу!
– Боже, ну и детский сад! – поразилась я. – А кстати, что за пожар такой с твоим назначением? Еще в пятницу все было тихо, а должность начальника милицейского отдела пустует уже полгода, и никому это глаза не мозолило.
– Не знаю, в пятницу действительно ничто не предвещало. А в понедельник в три часа меня вызвали к Асташину, сказали, что мне надо расти, пообещали звезду еще одну на погоны и велели к утру среды представить аттестацию. Шеф, рыдая, написал, вчера отвезли. Ну, если подходить объективно, расти мне действительно надо, что ж, я так и сдохну в следственном ярме?
– Ну что ты, пусть лучше мы тут сдохнем. Тем более что твои дела, судя по всему, приму именно я.
– Да, кстати, насчет дел, – присоединился ко мне Синцов. – Я надеюсь, Леша, ты помнишь, что у тебя есть определенные обязательства?
– Помню, помню. Думаешь, мне самому не жалко эти дела отдавать, выстраданные? Давайте тогда сразу и обсудим, кто будет работать. Андрей, сразу предупреждаю: Машке я верю, как себе. Но ей одной будет туговато, поэтому пусть с ней вместе работает Стас. Преступными связями он пока еще не оброс, надеюсь, что информацию ему сливать некому. Так что вводи их в курс дела. Говорить можно все.
– Маша, ты можешь воспринимать информацию? – участливо обратился ко мне Синцов.
– Могу, Андрюша. Не надо обращаться со мной как с тяжелобольной, на умственных способностях моя личная драма не отразилась, я тебя уверяю.
– Ну, если так, пошли вниз, в кафе, посидим, там я вам все и расскажу. В прокуратуре говорить нельзя.
Стас, Андрей и я спустились на первый этаж нашего здания в жуткую, грязную забегаловку, хорошую только тем, что там было темно и никому ни до кого не было дела. Насколько я знала, там опера встречались с агентами; единственное, что никому не приходило в голову, – ходить туда обедать.
– Маша, ты не думай, что я нарочно тебя терзал все это время, тихарился, ничего тебе не рассказывал, – начал Андрей, когда мы устроились в самом углу и убедились, что в кафе мы одни. – Мне нужно было понять, можно с тобой работать или нет… Ну, экзамен ты сдала на пять с плюсом. Честно признаюсь, не знаю ни одной женщины, которая бы столько вытерпела: не замучила бы меня и не сдохла от любопытства сама. Аплодирую, – без улыбки сказал Синцов. И продолжал: – В феврале, если помните, был убит директор городской похоронной конторы Мантуев. Он был застрелен неизвестными или неизвестным в парадной своего дома, когда возвращался домой с работы; пуля 9 миллиметров, выпущена в голову с близкого расстояния. Никто ничего не видел и не знает. Жена выбежала из квартиры на выстрел, Мантуев уже лежал с простреленной головой, в парадной никого не было. Дело у Горчакова; то, что возможно было проверить следственным путем, он отработал, естественно, без результата. Я не поленился просмотреть два тома объяснений в вашем районном розыске: ни одного заслуживающего внимания сигнала, ну просто голо… В марте был убит президент банка «Геро» Хохлов. Он был застрелен неизвестным или неизвестными, как вы уже догадываетесь, в парадной своего дома, когда возвращался с работы. Пуля калибра 9 миллиметров, выпущена в голову с близкого расстояния. Маша, ты уже рот открыла, чтобы задать вопрос, – нет, по заключению экспертизы, пули выпущены не из одного оружия. Так вот, никто ничего не видел и не знает. Жена выбежала в парадную на выстрел, никого не видела.
– Подожди, но убийство Хохлова раскрыто; дело в городской, я слышала, что люди сидят уже месяца три, – перебила я Андрея.
– Да, сидит левый человек, доказательств – ноль.
– Но санкцию на него дали? Да и срок продлили до трех месяцев? Значит, что-то было, на чем его можно было арестовать?
– В том-то и дело, что ни на чем.
– Слушай, но так не бывает; у нас не тридцать седьмой год. Можно ведь и в суде обжаловать меру пресечения.
– Ты потом дело посмотришь и скажешь, бывает или не бывает. А я как раз тогда перешел из третьего отдела в отдел собственной безопасности главка и сразу получил в разработку сигнал по службе наружного наблюдения. Оказалось, что с ноября по февраль за Хохловым ходила «наружка».
– Очень интересно. А кто ее поставил?
– То есть кто задание дал? А никто!
– То есть?
– Они его «пасли» без всякого задания.
– А откуда это стало известно?
– Эту гоп-компанию, которая ходила за Хохловым, долгое время разрабатывала их собственная служба безопасности. Они их слушали вдоль и поперек, и дома и на работе, и, видимо, хотели прихватить с поличным; вот и прихватили на наблюдении за Хохловым. Как я понимаю, просто спасли его тогда, оттянули убийство на месяц. По этому поводу есть материальчик у них в службе СБ, в четырех томах. Вернее, он сейчас у меня, я его забрал по распоряжению руководства, совершенно официально. Все тома набиты сводками по их телефонным переговорам; они там, не стесняясь, обсуждают проблемы зарабатывания денег путем использования профессиональных навыков в частном порядке. Они и телефон хохловский слушали некоторое время – прямо в коробку влезали. Я самолично съездил, посмотрел – точно, проволочки в коробке на лестнице заголены, туда и подключались.
– Но тогда в деле должны быть сведения, по чьему заказу это делалось?
– Вот то-то и оно, но я дело получил, подозреваю, в сильно усеченном, почищенном виде, концы не стыкуются. Дело кончается заключением о направлении материалов в инспекцию по кадрам. Я пошел другим путем: используя благосклонность старых знакомых, я влез в личные дела тех, кто засветился на слежке за Хохловым, и обнаружил там их собственноручные объяснения, где они каялись, что в эту историю их втравил некий Фролов, уволенный из управления за дискредитацию звания работника милиции, ныне сотрудник охранной фирмы.
– А что Фролов говорит?
– А Фролова никто не спрашивал. Его объяснений в личных делах нет. А негодяи, которые в рабочее время выполняли личные просьбы Фролова, примерно наказаны: каждому – неполное служебное соответствие. Думаю, что Фролов им моральный ущерб компенсировал, – во всяком случае, за работу он платил жирно: они по телефону долго мусолили размер оплаты и сошлись на двадцати долларах за час слежки. Связь между убийствами Мантуева и Хохлова всем понятна? Дело Мантуева – у Горчакова в производстве. Сейчас наша задача – сделать так, чтобы тебе, Маша, передали дело Хохлова из следственной части и еще одно дело, из другого района: об убийстве дочери заместителя начальника того самого управления, Боценко. Подозреваю, что именно его фамилию тщательно вымарали из матерьяльчика по «наружникам».
Стас не удержался и свистнул. Глаза его горели.
– Только сразу предупреждаю, друзья: ни с кем ничего не обсуждать, упаси Боже, и ничего лишнего по телефону. Мальчик, тебя особенно предупреждаю: ни жене, ни маме… А теперь напишите мне свои полные данные, с датой и местом рождения.
– Зачем? – спросил Стас.
– С того момента, как я в это дело вписался и начал кое-что понимать, за мной ходят, думаю, что и слушают. Ты, Маша, видела, это не шизофрения: и в поезде нас оставить не могли, и в гостинице в Москве очень хотели попасть в твой номер, уж не знаю зачем, ксива им нужна была шермушенковская или ты сама, пришлось даже принимать непопулярные меры, – он продемонстрировал сбитые костяшки пальцев, – и с вокзала нас проводили, ты это видела. Прости, Маша, – спохватился он, но я отмахнулась от его извинений. – Я лично свои данные в ЦАБе просто уничтожил.
– Как это?! – поразился Стас. – Как же можно в ЦАБе что-то уничтожить?!
– Очень просто: принес знакомым девочкам по шоколадке, и они меня из компьютера вымарали, вообще нет меня в природе. А карточку из картотеки я сам спер. Думаю, что как только станет ясно, что вы со мной работаете по теме «разведки», вы оба тоже попадете под колпак; поэтому лучше, чтобы случайностей было меньше.
– А мне в отделе кадров говорили, что сотрудников прокуратуры по ЦАБу «закрывают», сведения о нас не выдают, – не сдавался Стас.