И действительно разглядела родную, закамуфлированную омоновской курткой спину Димы Сергиенко. Я помахала ему рукой, и он буквально ринулся ко мне; в одну секунду отодвинув ошарашенного постового, втащил меня в парадную, бросив тому – «это следователь». В парадной я первым делом поискала глазами труп, но не нашла, правда, заметила на площадке первого этажа лужицу крови.
Не успела я раскрыть рот, чтобы поинтересоваться, кого здесь только что замочили, как вцепившийся в меня Дима стал трясти меня, схватив за плечи, и приговаривать: «Господи, Машка, это ты, с тобой все в порядке!..»
Наконец я получила возможность задать вопрос:
– Дима, что здесь случилось?
– Что случилось? – переспросил он. – На, посмотри.
Он взял с подоконника и протянул мне сопроводительный листок «скорой помощи» с приколотым к нему удостоверением. Удостоверение было моим. В листке я прочитала: «Швецова Мария Сергеевна, старший следователь прокуратуры… колото-резаная рана левой половины грудной клетки сзади, кровопотеря, шок. Реанимационные мероприятия…»
– Где она?!
– А ты мне лучше объясни, кто она такая и откуда у нее твое удостоверение, раз ты здесь.
– Ты мне скажи сначала, она жива?! В больнице?! Ну Дима же!
– Да, ее увезли в «Костюшко». Кто она такая? Господи, ты не представляешь, как я за тебя испугался!
– Это моя мачеха. После мамы – мой самый близкий человек.
– Нет, я сегодня сменюсь и напьюсь, – сказал Дима, слегка дрожащими руками закуривая папиросу. – Я ведь выехал на твой труп. Дежурный позвонил, сказал, в парадном следователь Швецова с ножевым ранением. Я приехал, а тело уже увезли в больницу, говорят, жива, но очень плоха, без гарантий. Я стал спрашивать, как выглядела, мне сказали – молодая женщина с каштановыми волосами, длинноногая, в красном плаще.
Я посмотрел ксиву, ну, думаю, точно Швецова, даже руки задрожали.
– Дима, дай закурить, – попросила я.
– Ты же не куришь, Машенька, – Дима заглядывал мне в глаза, – и потом, у меня «беломор».
– Мне все равно. Дима, почему я всем приношу несчастье?! Это из-за меня ее убили.
– Ну, во-первых, не убили, только ранили. Может быть, еще все обойдется…
– Ты еще будешь место осматривать? Можно мне пока на главковской машине доехать до больницы?
– Поезжай, я договорюсь.
15
В больнице меня к Машке не пустили. А в двенадцать ночи стали выгонять на улицу. Правда, перед этим напоили валерианкой, хотя у меня было такое чувство, что меня пора реанимировать.
Куда же я пойду, спохватилась я. Деньги на такси у меня есть, но мне страшно ехать домой. А главное, быть там всю ночь одной. Я, в общем-то, особо и не надеясь, позвонила Синцову на работу; конечно, телефон не отвечал. А домашнего его номера я не знала. Горчакову звонить не хотелось: хоть он и друг, но женатый человек с двумя детьми, вряд ли жена его будет в восторге от того, что Лешка вылезет из теплой супружеской постели и потащится успокаивать сослуживицу. Бывшего мужа тем более видеть не хотелось.
И я, порывшись в сумочке, нашла там записку с номером пейджера и мобильного телефона полковника Арсенова. Попросив разрешения позвонить с сестринского поста, я набрала номер. Юрий Сергеевич Арсенов откликнулся сразу.
– Ну наконец-то! Я ждал вашего звонка. Как дела?
– Плохо, Юрий Сергеевич, я в больнице, вы можете отвезти меня домой?
– «Костюшко»? Сейчас приеду, спускайтесь.
Через пятнадцать минут подъехала вишневая «девятка» и дверца ее гостеприимно распахнулась.
– Садитесь, едем туда, где происшествие имело место?
– Да.
У меня уже не было сил удивляться.
Машина подъехала к дому, ставшему в последние дни моим пристанищем, и я неожиданно для себя спросила:
– Вы побудете со мной?
– Конечно, Мария Сергеевна. Сейчас, только вызову охрану.
Он вышел из машины, коротко поговорил по мобильному телефону, потом открыл дверцу с моей стороны и помог мне выйти. Обойдя лужу крови на полу парадной, мы зашли в квартиру, и я разрыдалась.
Юрий Сергеевич заварил чай, достал печенье, отрезал лимон, почти насильно стал поить меня чаем и приговаривать:
– Что же вы, голубушка, раньше на меня не вышли? Не доверяли? И зачем вы так неосторожно высказались? Вы же знали, что ваш телефон слушают. Видите, как они быстро среагировали! У меня язык, конечно, не поворачивается назвать это счастливой случайностью, но ведь ждали в парадной вас.
– Да, я понимаю, – всхлипывала я. – Если за мной ходили, то видели, что я ушла из дома в красном плаще, а Маша у меня его днем забрала. И у них сомнений не было, что это я, – наверняка ведь по ЦАБу проверяли, искали мой адрес. После того как Андрей наши карточки забрал, там осталась одна Швецова с такими же данными. У нас ведь даже отчества одинаковые… Кошмар какой! Сволочи, ненавижу!
– Я, конечно, не столь пылок в силу возраста, – тихо сказал Арсенов, – но посадить негодяев хотел бы. Я ведь очень долго подводил туда, в эту карательную команду, своего человека…
– Микояна? – спросила я.
– Микояна, – кивнул Арсенов. – У меня был на связи еще его отец, а Лешу я подхватил после того, как он отсидел за вымогательство. У нас ведь возможностей больше, я почти все знал. Вы не догадались залезть в налоговую, а я «Форт Нокс» изучил по всем параметрам. По документам у них все хорошо, все сходится, но наемникам-то платить надо, а платили не скупясь, вы же знаете, поэтому они искали источники доходов, не облагаемых налогом. А что самое выгодное? Наркотики, оружие… У меня были сведения, что готовится закупка оружия с разворованных баз наших воинских частей, выведенных из Германии, причем туда должен был ехать человек с удостоверением майора ГРУ. Удостоверение получили как документ прикрытия, только за него заплатили очень большую сумму денег. Разрешение давал лично генерал Екимов, вы его видели. Он полностью в курсе дел Боценко и Фролова и прикрывает их из Москвы. Вам удалось довольно долго работать, не возбуждая у них подозрений. Они вас, как всегда, недооценили. А Шермушенко – «крыша» фроловская, он зарвался, негодяй, стал разговоры записывать, попробовал шантажировать Фролова. Но Фролов – тертый калач, об него такие дилетанты, как Шермушенко, зубы обламывают… Фролов его приговорил, Степишин и Коротков исполнили. При этом, идиоты, даже документы не забрали у трупа и номер с машины не сняли, когда везли труп сбрасывать… Микоян ко мне пришел после убийства Хагатанда, – продолжал монотонно, убаюкивающе рассказывать Арсенов. – Плакал. Да, я его спрятал. И буду прятать, пока не представится возможность использовать его показания. Успокойтесь, – повысил он голос, видя мой протестующий жест, – вашу подругу ранил не он. Это или Степишин, или Короткое. Вы видите, сколько я знаю благодаря Микояну. Я не могу его сдать, тем более что реальных-то доказательств на него нет ни по убийству Петухова, ни по Хапланду. Осмотр, догадываетесь, как проводили? Затоптали все, что возможно было, разве что по стенам не ходили. А Микоян нам еще пригодится, я не теряю надежды.
– А Ткачук? – спросила я.
– Голубушка, вы когда-нибудь слышали про то, как откармливают бомжа? Подбирают гопника, про которого никто никогда не вспомнит, держат на даче или в квартире, кормят до гладкости. Потом прилично одевают и вывозят в лес, когда возникает необходимость уговорить какого-нибудь предпринимателя отдать часть доходов, а то и все имущество. Предпринимателя, образно говоря, усаживают в первый ряд партера, а с переодетым бомжом разыгрывают душераздирающую сцену – ставят на край могилы, требуют что-нибудь, тот отказывается, и тогда ему стреляют в голову. Предприниматель, который наблюдал эту сцену, – а ему дают даже потрогать тело убитого в лунном свете – готов на все. Бомж, конечно, знает все, кроме того, что убивать его будут взаправду. Догадываетесь, кого помог уговорить Ткачук?
– Ткачука убили в пятницу, – вспомнила я, – а в понедельник Антаева продала свои акции Федугину. Так?
– Совершенно верно. Все-таки у вас, Мария Сергеевна, острый мужской ум. Ну и, конечно, вы поняли, кто такой Федугин.