– Маруся, отстань, щекотно! – отмахивался он, как мог и даже пару раз скидывал животное с кровати. Но, через минуту кошка оказывалась снова на хозяйской постели и продолжала упрямо мурлыкать. Под это мурлыканье хорошо засыпалось. Утром мужчина вставал бодрый и весёлый, как заново родился.
– Лекарь ты мой, пойдём завтракать! – шутил он и шёл на кухню варить кашу. Кашу Маруська ела только на молоке и со сливочным маслом, пустую отказывалась.
И вот сейчас, сидя в кресле с бокалом вина в руках и со своей пушистой любимицей на коленях, психотерапевт рассуждал вслух:
– Ну что, колбасу ты всю съела, а значит я прощён! – почесал он кошку за ухом. – Интересная клиентка появилась у меня сегодня, Инной Львовной величать. Ох, как хочется мне её на сеансы гипноза уговорить! Как ты думаешь, Марусенька – получится?!
Кошка замурлыкала и своей чёрной, как ночь мордочкой, потёрлась о домашние брюки хозяина.
– Да я – то знаю, что ты веришь мне безоговорочно, – расплылся в улыбке Леонид Борисович, – а вот, Инна Львовна – вряд ли…
Маруська внимательно посмотрела в глаза человеку, затем своим шершавым и маленьким язычком, ласково лизнула его руку, как бы успокаивая: «Не переживай, ты у меня молодец, всё получится!»
– Майне Либлингскетце, Майне Либлингсмедхен… – рассмеялся доктор.
Глава 3.
До Бремена добирались три недели. До Литвы на карете, потом на корабле с парусами, затем на пароме по реке Везер. Любка вымоталась окончательно. К страху, что она больше никогда не увидит Родину, прибавилась усталость.
Немец был очень любезен, представился Мартином. Люба очень боялась, что этот огромный верзила, будет её лапать и приставать, но, к счастью этого не случилось.
На всех постоялых дворах, он снимал ей отдельную комнату с кроватью и чистым, белым постельным бельём. В харчевнях сажал за один стол и вкусно кормил. Его Степенство заказывал такие блюда, которые девчонка отродясь не пробовала. Особенно ей понравились свиные копчёные рёбра.
– Пиво пить, кушать рёбра, вкусно… – на ломаном русском, пытался объяснить господин Кёллер.
Это и вправду было вкусно! От выпитого пива кружилась голова и сладкая истома разливалась по всему телу. Сытая и хмельная Любка быстро засыпала.
Ночью снились русские берёзки, барин Иван Савельевич, как он перекрестил её на прощание и пустил слезу. Как Минька, сын звонаря, тайком сунул ей подаренный заморским гостем, серебряный рубль. Девчонка отказалась брать монету – она же целое состояние:
– Минька, оставь себе, ты учиться хотел! Кафтан купишь новый, книжек, да сапоги кожаные. А то появишься в семинарии в лаптях – смеяться над тобой будут!
– Барин, благодетель наш, обещал снарядить в духовную семинарию! – возразил тогда паренёк, затем обернулся и убедившись, что никто не слышит, заговорщически прошептал, – сбегать будешь от немчуры проклятой, пригодится…
– Ох, Минька, Минька! – заплакала тогда Любка. – Никуда я сбегать не буду, помру на чужбине! Видно доля моя такая…
И вот, она чужбина, и вот он город Бремен, город купцов, самый крупный порт Германии.
Бремен встретил радушно и торжественно – громким звоном колоколов.
– Турм Глокеншпиль, – купец показал указательным пальцем в сторону красивой башни, – Турм – башня, Драйсихь Глоке.
– Что значит «Драйсихь Глоке?» – ломая язык, переспросила девочка.
– Колокол, тридцать колокол, – улыбнулся он.
Но Любка не умела считать, и ей было абсолютно наплевать, сколько колоколов имела эта Турм. Она вспомнила небольшую уютную церквушку в своём селе на берегу речки, и по щекам потекли слёзы.
– Плакать найн, – засуетился немец, – найн Трэкен!
– Что такое «Трэкен?»
– Слеза… – и он, пыльным рукавом кафтана, начал вытирать слёзы с девичьего лица.
Затем заглянул ей в глаза и ласково произнёс.
– Красивый глаза не должен плакать, красивый Грау. Я дам тебе Фройде – радость! – пообещал купец.
– Ваше Степенство, да какая же радость на чужбине – то жить?! – удивилась Любка.
– Зови меня Мартин! Степенство найн…
Дом господина Кёллера располагался в сердце старого города, за Марктплатц, около рыночной площади. Он был двухэтажный, из серого камня, с красивыми расписными ставнями.
– Ух ты, дом – то больше, чем у барина нашего! – воскликнула девчонка.
– Льюба, барин…забыть!
– Да как же забыть? Иван Савельевич, как отец родной…
– Отец родной не отдать чужбина дочь… – съязвил Мартин и легонько подтолкнул её к входной двери.
Но не успела Любка войти, как дверь распахнулась и навстречу им выбежала девчонка лет семи, бросилась на шею немцу и заверещала: