Трепыхающаяся Птица намеренно вывел лейтенанта вперед. Но нс наказание было в его замысле. Это, скорее, было обучение. И было лучше, если Данбер все увидит своими глазами, чем ему кто-то будет рассказывать об этом. Самый сильный удар можно ожидать спереди. И удар этот будет нанесен им обоим. Трепыхающаяся Птица, так же как и лейтенант, никогда в жизни не видел такого зрелища.
Раздражающаяся смесь отвращения и жалобного плача поднялась комком к горлу лейтенанта Данбера, как поднимается ртуть в термометре. И он вынужден был постоянно делать глотательные движения, чтобы удержать ее и не дать выплеснуться наружу в то время, когда он и Трепыхающаяся Птица вводили колонну в центр этой смертоносной земли.
Он насчитал двадцать семь бизонов. Не в состоянии сосчитать точно, он заметил, что над каждой тушей кружится по крайней мере столько же воронов. Головы некоторых бизонов были полностью покрыты атакующими черными птицами, которые кричали, били крыльями и клевали друг друга, борясь за бизоньи глазные яблоки. Над теми, чьи глаза уже были выклеваны, роилось еще больше воронья, и птицы, перескакивая взад и вперед по туше, кричали и привлекали внимание остальных, как будто хвастаясь своим обильным пиршеством.
Со всех сторон начали собираться волки. Когда колонна проходила недалеко от них, звери припадали на задние и передние лапы, пригибали плечи, а иногда крадучись опускались на живот и продолжали двигаться ползком.
Здесь было более чем достаточно пищи для каждого волка и для каждой птицы на расстоянии протяженностью в милю. Лейтенант приблизительно подсчитал, и у него получилась цифра в пятнадцать тысяч. Пятнадцать тысяч истребленных тел разлагались под горячим полуденным солнцем.
«Все это оставлено гнить», — думал Данбер, полагая, что это могли сделать какие-то заклятые враги его индейских друзей в качестве жуткого предупреждения.
Двадцать семь шкур были содраны от шеи до крупа, и когда лейтенант проходил в футе от особенно крупных животных, он видел, что в их открытых ртах нет языков. Другие тоже были лишены этой части тела. И это все. Больше ничего не было тронуто.
Лейтенант Данбер внезапно подумал о мертвеце на улице. Как и эти бизоны, он лежал на боку. Пуля, попавшая ему в голову, снесла добрую половину лица, выйдя через челюсть.
Сам он был тогда просто Джоном Данбером, четырнадцатилетним мальчиком. В последующие годы он видел множество мертвых людей: у некоторых полностью отсутствовали лица. Видел людей, чьи мозги растеклись по земле как пролившееся варенье. Но первый убитый мужчина запомнился ему лучше других. Главным образом из-за пальцев.
Данбер стоял прямо за констеблем, когда обнаружилось, что на руке трупа отсутствуют два пальца. Они были отрезаны. Полицейский осмотрелся вокруг и ни к кому не обращаясь, произнес: «Этот парень был убит из-за своих колец».
А сейчас эти бизоны лежали мертвыми на земле и их внутренности были раскиданы по прерии только потому, что кому-то понадобились их языки и шкуры. Это подтолкнуло Данбера к мысли, что здесь было совершенно преступление.
Когда он увидел еще не рожденного, а всего лишь наполовину оставившего чрево матери теленка, слово, которое он впервые услышал в тот вечер на улице, всплыло в его голове как ярко светящийся символ.
Мародеры.
Лейтенант взглянул на Брыкающуюся Птицу. Шаман не отрываясь смотрел на так и не родившегося теленка, на его спокойную, вытянутую мордочку.
Данбер отвернулся от этого страшного зрелища и посмотрел назад, вдоль колонны. Люди в полной тишине прокладывали себе путь среди этой резни. Голодные, несколько недель питавшиеся одними только остатками, они держались твердо. Ни один из них не остановился, чтобы помочь самому или самой себе и прикоснуться хоть пальцем к наслаждению, в изобилии разбросанному вокруг. Голоса, такие громкие и хриплые все утро, сейчас затихли. В их глазах появилась меланхолия, которая была вызвана случившимся. Хорошо начавшееся путешествие неожиданно обернулось для них неприятной стороной.
Лошади уже отбрасывали гигантские тени к тому времени, когда колонна достигла охотничьих земель. Пока женщины и дети занимались работой по устройству лагеря с подветренной стороны холма, большая часть мужчин поскакала вперед, на поиски стада. Они хотели найти бизонов до того, как наступит ночь.
Лейтенант Данбер отправился вместе с ними.
Примерно в миле от места нового лагеря они наткнулись на троих разведчиков, раскинувших свой собственный маленький бивак в сотне ярдов от гребня холма.
Оставив лошадей внизу, шестнадцать воинов-дакотов и один белый мужчина тихо начали подниматься вверх по западному склону. Приблизившись к гребню, они легли на землю и последние несколько ярдов преодолели ползком.
Лейтенант выжидающе посмотрел на Брыкающуюся Птицу и встретился с его легкой улыбкой. Шаман кивком головы указал вперед и приложил палец к губам. Данбер понял, что они пришли.
В нескольких футах перед ним земля заканчивалась, и начиналось небо. И тогда Данбер осознал, что они добрались до хребта и преодолели его. Переменчивый ветер степей ударил лейтенанта в лицо, когда он, поднял голову, всматривался в низину, лежащую в ста футах под ним.
Это была великолепная долина, четыре или пяти миль в ширину и по крайней мере десять миль в длину. Она вся была покрыта буйной растительностью, и здесь можно было увидеть самое богатое разнообразие трав.
Но Данбер едва обратил внимание на это многоцветие и даже на саму долину, ее размеры и великолепие. Даже небо, слегка затянутое облаками, и блестящее солнце, с его сверхъестественными сияющими лучами не могли сравниться с огромным, живым ковром, который покрывал собой всю низину. Это были бизоны.
Огромное количество живых существ как единое целое занимало все пространство, и это вскружило голову лейтенанту Данберу. Пятьдесят? Семьдесят? Сто тысяч? Могло здесь быть больше? Мозг Данбера отказывался воспринимать это.
Охваченный благоговейным страхом, он не вскрикнул, не подпрыгнул от удивления и даже не прошептал ни слова. Созерцание такого зрелища объясняло все. Казалось, он даже приостановил дыхание. Данбер не чувствовал, что маленькие острые камешки, на которых он лежал, вонзились в его тело. Голубая оса опустилась ему на отвисшую челюсть, но лейтенант даже не смахнул ее. Все, что он мог сейчас — это не мигая смотреть на колышущееся покрывало внизу.
Он наблюдал за чудом.
Лишь только когда Трепыхающаяся Птица хлопнул его по плечу, Данбер осознал, что все время его рот был раскрыт. В горле пересохло от ветра.
Он тупо поднял голову и обернулся.
Индейцы уже направились вниз по склону.
Они скакали в темноте около получаса, когда далекими точками показались костры. Их странные отблески были похожи на сон.
— Дом, — подумал Данбер. — Это дом.
Как это могло быть? Временный лагерь, где горели костры, находился на большом расстоянии, и в нем жили люди — две сотни дикарей, чья кожа так отличалась от его, чей язык состоял из запутанного ворчания и гортанных выкриков, чья вера все еще была загадочной и наверняка такой и останется.
Но сегодня Данбер очень устал. Этим вечером лагерь индейцев обещал ему уют родного дома. Это был дом, и лейтенант был рад его видеть.
Его спутники — группа полуобнаженных мужчин, с которыми он проделал это путешествие, тоже радовались приближению к дому. И даже пони почуяли запах жилища. Они шли теперь с высоко поднятыми мордами, чутко принюхиваясь к дыму костров, доносившемуся до их ноздрей, и пытались перейти в галоп.
Данберу хотелось бы, чтобы Трепыхающаяся Птица находился сейчас рядом с ним. Шаман умел многое сказать одним только взглядом. И сейчас, в темноте, двигаясь с группой хорошо знакомых, но диких людей, этих жителей прерии, и приближаясь к их лагерю, лейтенант почувствовал беспомощность без многоговорящих глаз Брыкающейся Птицы.