Мужчины были в восторге, и это было написано на их лицах, когда они весь вечер разговаривали, покуривая свои трубки за едой, и обменивались всякими историями. Данбер не понимал слов, но истории были достаточно просты для того, чтобы можно было ухватить самую суть. Индейцы рассказывали о том, как каждый из них побывал на волосок от смерти, о сломанные луках и о тех, кого они потеряли.
Когда лейтенанта попросили рассказать свою историю, он сопроводил повествование о приключениях такой мимикой, таким театральным исполнением, что довел слушателей до сумасшедшего смеха. Это стало главным событием вечера, и ему пришлось повторить свой рассказ не менее полудюжины раз. С каждым разом результат был все таким же. К тому моменту, когда Данбер доходил до середины, его слушатели вынуждены были сдерживаться, пытаясь остановить боль от неудержимого смеха.
Лейтенант не имел ничего против. Он тоже смеялся. И не придавал значения тому, какую роль сыграла удача в его поступках, потому что знал, что они были стоящими. И еще Данбер знал, что из-за них ему открылось нечто удивительное.
Он стал одним из молодых воинов.
Первое, что он заметил по возвращении в лагерь в этот вечер — свою форменную фуражку. Она оседлала голову мужчины среднего возраста, которого Данбер не знал.
Возникла напряженная ситуация, когда лейтенант подошел к этому человеку и, указав на армейский головной убор, который довольно плохо подходил индейцу, безапелляционно заявил:
— Это мое.
Воин странно посмотрел на Данбера и снял фуражку Потом, повертев ее немного в руках, водрузил обратно на свою голову. После этих манипуляций индеец вынул из-за пояса нож, протянул его лейтенанту и, не сказав ни слова, пошел своей дорогой.
Данбер наблюдал за ним до тех пор, пока фуражка, нахлобученная на макушку чудака, не исчезла из вида. Лейтенант уставился на нож, который держал в руке. Ножны были похожи на настоящее сокровище и Данбер, отправляясь на поиски Брыкающейся Птицы, думал о том что в этой сделке ему досталась лучшая часть.
Он свободно передвигался по лагерю, и везде, где он проходил, его тепло приветствовали.
Мужчины узнавая кивали, женщины улыбались ему, а дети с криками неслись вдогонку. Все племя находилось в исступлении от перспективы большого праздника, и присутствие лейтенанта добавляло радости. Без объявления и без всеобщего сбора люди стали думать о нем, как о существе, которое обладало счастливыми даром обаяния и удачи.
Трепыхающаяся Птица привел Данбера в вигвам, где обитал Десять Медведей. Там должна была состояться небольшая церемония благодарности. Старый индеец был все еще заметно силен, и горб убитого им бизона сейчас первым жарился над огнем. Когда мясо было готово, Десять Медведей лично отрезал кусов, сказал несколько слов Великому Духу, а затем чествовал лейтенанта вручением ему первого куска.
Данбер отвесил свой обычный вежливый полупоклон-полукивок, откусил от протянутого ему ломтя небольшой кусочек и вернул мясо старому вождю. Этот жест произвел сильное впечатление на Десять Медведей. Он разжег свою трубку и снова оказал Данберу честь, предложив ему первому сделать затяжку.
Курение перед хижиной Десяти Медведей началось с наступлением ночи. Перед каждым из вигвамов был разведен костер, и на каждом костре жарилось свежее мясо: торбы, грудинки и большие куски отборной вырезки.
Светящийся в темноте, как маленький городок, временный лагерь сиял огнями до поздней ночи, и дым от костров поднимался в темное небо с ароматом, который можно было почуять за несколько миль от деревни.
Люди наедались так, как будто завтрашнего дня для них не существовало. Когда кусок уже не лез в горло, они делали короткий перерыв, собираясь в небольшие группы, чтобы праздно поболтать и поиграть в какие-нибудь игры. Но как только они чувствовали, что недавно съеденное улеглось, дакоты возвращались к кострам и снова жадно набивали желудки.
До того, как ночь стала близиться к рассвету, лейтенант Данбер почувствовал себя так, словно один съел целого бизона. Он и Ветер В Волосах обходили лагерь, и у каждого костра эту пару встречали по-королевски.
Они собирались отправиться к следующей группе пирующих, когда лейтенант задержался в тени позади одной из хижин и знаками объяснил своему спутнику, что у него уже болит живот и он хочет спать.
Но Ветер В Волосах не очень внимательно слушал Данбера в этот момент. Его внимание было сконцентрировано на кителе лейтенанта. Данбер посмотрел на свою грудь, где рядами блестели пуговицы, затем перевел взгляд на лицо своего спутника. Глаза воина почти остекленели, когда он вытянул вперед руку и пальцем дотронулся до пустой петельки.
— Ты хочешь это? — спросил лейтенант, и звук его голоса вывел индейца из состояния задумчивости. Глаза воина обрели свое нормальное выражение.
Ветер В Волосах ничего не сказал. Он осматривал свой палец, чтобы убедиться, что с ним ничего не случилось.
— Если хочешь, — сказал лейтенант, — можешь получить китель. Он расстегнул пуговицы, снял китель и передал его воину.
Индеец понял, что Данбер предлагает ему свою одежду, но сразу ее не взял. Вместо этого он начал расстегивать свое великолепное нагрудное украшение из сверкающих белизной полых костей, которое свешивалось с его шеи на грудь. Оно было вручено Данберу в тот момент, когда другая рука индейца взялась за китель.
Лейтенант помог товарищу с пуговицами, и когда китель был надет как положено, Данбер заметил, что Ветер В Волосах был возбужден, как ребенок в Рождество.
Лейтенант хотел вернуть украшение, но встретил отказ. Ветер В Волосах, затряс головой и замахал руками. Он жестом предложил белому солдату надеть это на себя.
— Я не могу взять это… — запинаясь от волнения, произнес Данбер. — Это не… Это не честная сделка… Ты понимаешь?
Но Ветер В Волосах и слышать ни о чем не хотел. Для него это было более чем справедливо. Конечно, украшение имело свою ценность и отняло определенное время, потребовавшееся на его изготовление. Но китель был намного лучше.
Индеец развернул Данбера кругом, повесил свою бывшую собственность ему на грудь и, повернув лейтенанта лицом к себе, тщательно расправил украшение.
Таким образом, обмен, в результате которого оба остались довольны, состоялся. Ветер В Волосах на прощание поклонился и направился к ближайшему костру. Его новое приобретение было немного тесновато и плотно облегало тело, но воина это не беспокоило. Он был уверен, что китель — отличное дополнение к его очаровательной внешности. Со временем могло оказаться так, что китель стал бы принадлежать сильному шаману, особенно ряды пуговиц и золотые погоны на плечах.
Это был великолепный подарок.
Стремясь избегать костров, у которых люди старались бы всучить ему пищу, Данбер пошел не через деревню, а вышел в прерию. Он обходил кругом временный лагерь, надеясь на то, что сможет заметить хижину Брыкающейся Птицы и пройти прямо к ней, чтобы немедленно лечь спать.
На втором кругу лейтенант заметил вигвам, украшением которого служила шкура медведя. Зная, что жилище Брыкающейся Птицы должно находиться неподалеку, Данбер вошел в деревню.
Он прошел совсем немного, как вдруг какие-то звуки заставили его остановиться позади ничем не примечательной хижины. Свет от костра пробегал по земле, играя тенями у ног лейтенанта. Звуки раздавались как раз от этого костра. Это было пение — высокими, вторящими друг другу голосами пели женщины.
Прячась за стеной вигвама, лейтенант Данбер выглянул и украдкой посмотрел вперед, как это делает чрезмерно любопытный человек. Дюжина молодых женщин, оставив на время обычную домашнюю работу, танцевала и пела, встав в тесный круг у костра. Насколько можно было судить, в этих действиях не было ничего, похожего на обрядный или церемониальный танец. Пение женщин то и дело прерывалось легким смехом, и Данбер отметил, что танец был импровизированный, а потому слишком простой.