– И я должен теперь всю свою жизнь быть с таким ухом? Это же ужас!
Вслух я этого, конечно, не говорю, но думаю: «И что ты ноешь по поводу всей своей жизни? Тебе и осталось-то всего каких-нибудь несколько месяцев». Ведь ему 96 лет. Но конечно, человек смотрит на это совсем по-другому, ибо «Unser Leben ist eben so endlos wie unser Gesichtsfeld grenzenlos ist» [«Наша жизнь столь же бесконечна, как безгранично поле нашего зрения»][45].
Незадолго до ухода домой встречаю Брама Хогерзейла. Дела у него неважные, что, собственно, меня и не удивляет после моего фиаско со свечками. К тому же я до сих пор так и не заплатил, вспоминаю я. Ему назначили облучение.
– В январе вернусь на работу, – объявил он повсюду.
Сегодня он снова здесь, чтобы участвовать в репетиции церковного хора. Основное ядро хора состоит человек из семи, которые ежегодно с начала декабря репетируют в часовне. Уже при входе Брам сразу же схватывает мелодию Hark! The Herald Angels Sing[46] и, напевая, приближается к небольшой группке хористов. Те, увидев его, испуганно прекратили пение. На мгновение воцарилась странная тишина, потом все заговорили друг с другом.
– Хотя все они по отдельности милейшие люди, – рассказывал он мне потом, – нельзя сказать, что они обрадовались, когда я к ним подошел.
Распрощавшись с ним и несколько раз пожелав ему всего наилучшего, иду в часовню, чтобы наконец заплатить за те свечки. Зажигаю еще две новые и на этот раз плачу сразу.
Теперь, когда я чувствую себя не в такой спешке, как в прошлый раз, более спокойно разглядываю симпатичный облик часовни. Готика XIX века. Не слишком оригинально. Стиль не более чем цитата. Но здание действует на меня успокаивающе. Приходит на память Анни Ромейн-Ферсхоор[47], рассказывающая, как с мужем Яном и сыном Бартом посетила собор в Лане[48]. «Мы осматривались несколько отрешенно в этом обширном пространстве с его колоннами, оформленными пучками стрел. „И что, разве это красиво, все эти газовые трубы?“ – спросил Барт. Мы не могли решиться сказать да, и тогда я вдруг осознала, насколько исторической стала готика и что изумление перед нею, хотя и было заложено в нас далеко отстоящими от нас временами, всё-таки очень сильно связано с уважением к табу, которое накладывает благочестие».
Бедная, бедная Анни. Примерно ста страницами ранее она цитирует Тухольского[49]: «Den Flanellenen ist alles Flanell» [«фланелевому – всё фланель»].
Провалился
У Тейса Крута, естественно, есть еще и домашний врач. Звоню ему и сообщаю, что Тейс хочет умереть, что у нас в палате это невозможно и что он должен опять вернуться к себе домой. Я хотел бы обсудить с ним как с коллегой, как следует поступить, и хотел бы избежать того, чтобы внезапно оказаться рядом с трупом – к тому же еще на чужой территории, где мне совершенно незачем находиться, так что в конце концов придется отвечать на вопросы полиции, как в точности обстоит дело. Я спросил его, не смогу ли переговорить с ним лично.
Он как будто не возражал, но не прошло и часа, как он мне перезвонил. Пусть с опозданием, жребий брошен: «Лучше не приходите, я никоим образом не хочу в этом участвовать. Я бы не хотел также, чтобы в документах был упомянут сам факт нашего разговора. Для меня это в высшей степени странное предложение. У меня нет никаких дел с этим человеком, я его не видел уже несколько месяцев. Я считаю всё это неестественным: сначала вернуться в свою квартиру, чтобы затем там умереть. Нет, я не хочу в этом участвовать».
От самого кандидата я тоже не ожидаю никакой помощи. Свои последние часы он представляет себе следующим образом: мы заранее договариваемся, и вечером я тайком приношу ему бутылочку с убийственным содержимым. Он проводит этот вечер, как и все прочие вечера: бесконечное число малодушно выкуренных сигарет, немного телевидения и в заключение пиво. Потом он просто ложится в постель и залпом выпивает означенную бутылочку. Я обращаю его внимание на то, что всё это он делает один, и спрашиваю, не хочет ли он с кем-нибудь попрощаться или чтобы при этом кто-то присутствовал.
– Нет, – говорит он, – патронажную сестру вы не хотели, потому что я едва ее знаю. Да и потом, эта бутылочка… Где мы ее оставим?
– Тейс, не валяй дурака. Дело не в том, что я думаю о патронажной сестре или что мы будем делать с этой треклятой бутылочкой… а, ладно.
Вскоре мне предстоит встреча с его родителями.
46
47
Anna Helena Margaretha (Annie) Romein-Verschoor (1895–1978) – нидерландская писательница и историк культуры.
48
La cathédrale Notre-Dame de Laon (1155–1235); см.: http://www.pixelistes.com/forum/gallery/chalimar-a9555/cathedrale-laon-a-jpg-p620950.html
49
Kurt Tucholsky (1890–1935) – немецкий журналист и писатель, еврей по происхождению, борец с нацизмом.