Все они… в формалине, заточенные в банках, кричат… и я слышу… слышу их голоса внутри себя!
Хор голосов… ругает меня… обзывает… унижает…
А потом – я вижу трамплин. Точно такой же, какие устанавливают в бассейнах для пловцов!
А под трамплином – еще одна огромная банка с мутной жидкостью. Но пока пустая…
По ступенькам, на самый верх трамплина, поднимается она…
Хвостик русых волос, светло-коричневый свитер, синие джинсы и сапожки…
– Серафима…
Я стою с окровавленным ножом в руке и смотрю на нее снизу вверх. Я уже не слышу ругательства, сыплющиеся на меня со всех сторон.
Пока они в банках, они безвредны для меня…
Шагая ровной походкой, Серафима поднимается на вершину трамплина, идет к самому краю, опускает взгляд и смотрит на меня.
Звук выключается.
Мир замирает…
Ее губы шевелятся, и я слышу голос:
– Теперь ты… вместо меня…
Пауза.
Серафима делает шаг…
И падает в формалин.
– Нет!
Стон боли вырывается из моей груди, я падаю на колени и выпускаю лезвие из рук.
Звенит сталь.
Боль… я чувствую ее… по всему телу…
Боль собирается в одном месте, в области живота…
Меня снова тошнит…
Я плачу.
Хочу кричать, но не могу выдохнуть…
Холодная мокрая рука сжимает мое горло.
Серафима.
Вся в формалине, она стоит надо мной и держит меня за шею.
Мои колени отрываются от пола, и я невольно поднимаюсь вверх.
У нее… пустые глазницы, из которых вытекает черная смоль. Губы темные, по щекам струятся вздутые черные вены. Изо рта вытекают чернила. Истекая тьмой и формалином, она сжимает мое горло.
– Нет… прошу…
Это мой голос.
– Пощади…
Она молчит и крепче сжимает хватку.
– Я не могу умереть…
Боль в животе становится сильнее.
И вот я кричу:
– Мой ребенок!
Хватка Серафимы ослабевает, и я проваливаюсь в пустоту…
И кричу.
* * *
Все еще кричу.
Мне тут же закрывают рот рукой.
Мои глаза открыты.
Я вся в поту.
Передо мной – Денис.
Одной рукой он закрывает мой рот, сдерживая крик, а второй касается пальцем своих губ, призывая меня к молчанию.
Вокруг – тьма.
И стекло.
Стеклянные коридоры…
Я все еще здесь, в лабиринтах формалина.
На полу лежит телефон с зажженным фонариком.
Ева… она стоит за спиной Дениса и закрывает лицо ладонями. Я вижу, как по ребрам ладоней у нее текут слезы.
И больше никого нет…
– Тише…
Голос Дениса вернул меня к реальности.
То был сон… всего лишь очередной жестокий кошмар…
Просто сон…
– Серафима, тише… – повторил Денис.
И я наконец замолкаю.
Он с осторожностью убирает от моего рта свою руку, и его взгляд мельком опускается вниз.
Я тоже смотрю вниз и вижу…
– Что это?
Я тяжело дышу.
Живот… он стал чуть больше… словно начал вздуваться…
– Ты как? – спросил Денис.
Ева наконец убирает руки с лица и смотрит на меня заплаканными глазами.
– Что со мной случилось?
Денис и Ева обеспокоенно оглядываются. Они, как и я, ничего не понимают.
– Кажется, ты беременна…
Что за глупости?
Я упираюсь руками о пол и пытаюсь встать. Тяжело… в животе колит…
– Черт…
Денис протягивает мне руку и помогает встать. Моя рука машинально тянется к животу.
– Ты словно на третьем месяце, – произносит Ева.
И мне становится дурно от этих слов.
– Невозможно… Денис!
Я в отчаянии смотрю на него, пытаясь отыскать спасение.
– Что со мной происходит?
Из глаз текут слезы.
– Я не знаю, Серафима. Но… Ева права. Ты словно забеременела, и твоя… беременность протекает очень быстро.
– Как это возможно?.. Я же ничего не…
И тут в мое сознание врываются слова.
Слова, которые гласят:
«Их плоть и кровь,
Грехи и души – все Ваше.
Я приведу их.
Я верну Первую Матерь.
Я дам ей Благословенное Семя,
И Дитя родится.
А Вы даруете мне свободу
От страданий Ада.»
Какого черта?
– Это… странное место, Серафима…
Первая Матерь…
Благословенное Семя…
Дитя…
– Ах!..
Я все еще держу руку на животе.
– Что это значит?
Но они не могут мне ответить.
Они тоже ничего не понимают!
– Что-то темное… – произнес Денис, – в этом месте… творятся странные вещи…
– О чем ты?
Они не говорят!
Проклятье!
Почему эти двое просто молчат?!
– Где остальные?
Я сменила тему.
– Они ушли, чтобы проверить обстановку, – Денис сказал это со всем спокойствием, которое у него еще осталось.
– Ушли?! В лабиринт?! Без нас?!