Но, как бы то ни было, к году я уверенно ходила, не просто переваливаясь с ножки на ножку, как начинали мои соседки по комнате, а твердо стоя на ногах. Могла даже немного бегать, правда недолго — сильно уставала. Ела уже несколько месяцев сама, доны только руками разводили. Когда я впервые попросила ложку, они, посмеиваясь, дали. Больше с ложкой я не расставалась. Чувствовала себя иногда инвалидом, восстанавливающимся после тяжелой травмы. Деятельный мозг не хотел останавливаться на достигнутом, мне нужно было больше, быстрее, сейчас.
Периодически я впадала в уныние от того, сколько лет ждать, пока я вырасту и со мной начнут считаться. Это было самым тяжелым — зависеть от других людей, все еще помня, каково это быть самостоятельной. Планируя дальнейшую жизнь, я однозначно решила, что буду учиться всему, чему только смогу. Как-то дона Ниолара, главная няня, оставила в детской тонкую рукописную книжицу, больше похожую на обычный земной ежедневник. Страницы сшиты между собой, сверху потертая кожаная обложка. С любопытством открыв эту тетрадь, я ничего не поняла. Незнакомые значки, очевидно буквы, шли не в ряд, а сверху вниз столбцами. Никаких знаков препинания или различий значков по высоте, лишь над некоторыми сверху располагались черточки. Учиться читать будет интересно, — хмыкнула я, с интересом рассматривая книгу.
Но для начала развивать речь. Простые слова давались мне без труда, но многие звуки слетать с языка не хотели. В прошлой жизни несколько лет своего детства я занималась с логопедом и сейчас вспоминала те занятия. Не составило никакой сложности несколько раз в день выполнять упражнения артикуляционной гимнастики, тем более что «качели», «трубочка», «шлагбаум», «заборчик» и прочие накрепко засели в голове. В детстве приходилось выполнять их перед зеркалом по пять-шесть раз в день. Поочередно выполняла еще и дыхательную гимнастику, надувая щеки и будто бы задувая свечки. Однозначно помню, что речь связана с мелкой моторикой, которую нужно интенсивно развивать. На прогулке я нашла несколько мелких камушков и периодически перекатывала в ладошках и между пальчиками. Нянюшки поначалу напрягались, следя, чтобы камушки не оказались у меня во рту, но, понятное дело, переживали они напрасно. Мне бы пластилин, — иногда вздыхала я, но чего нет, того нет. Тесто могло бы стать заменой, но из детской девочек выводили только на прогулку во внутренний дворик, на кухню мне не попасть. Еще я руками имитировала некоторые действия, будто бы брала маленькие бусинки, будто скатывала шарики, изображала письмо. Еще играла в пальчиковые игры, то сама, то с нянюшками. Попробовала как-то поиграть с другими девочками, «стучали вместе молоточком», «строили дом», но такие игры хорошо бы сопровождать пояснениями, речью, без этого девочкам очень быстро становилось скучно. На прогулке рвала травинки по одной, в общем, развивала мелкую моторику всеми доступными способами.
Одновременно с этим стала вспоминать более сложные упражнения. Нужна музыка, песенки простые. Пока же мне было вполне доступно прыгать по комнате, проговаривая простые и вместе с тем сложные звуки, такие как «топ-топ», «прыг-прыг», «скок-скок». К моему постоянному бормотанию быстро привыкли и уже никто не обращал внимания. А для меня это были сложные занятия для развития речи.
Со временем я получила чуть большую свободу передвижения, нежели другие девочки в комнате. Начала помогать донам наводить порядок в силу своих умений и часто выскальзывала вслед за добрыми женщинами за дверь. Так я начала изучать дом, где волею судьбы оказалась. Это был большой каменный дом — настоящая крепость. С узкими окнами, толстыми стенами и мощными лестничными маршами. А также множеством комнат, большим штатом слуг, одновременно с тем и многочисленными жителями. Этакий мини город. Каждый раз, покидая детскую, я рисковала. По узким темным коридорам ходило множество людей и маленького ребенка могли просто затоптать, не заметив.
Размышляя над тем, куда же забросила меня судьба, где именно возродилась моя душа, я почему-то не сомневалась поначалу, что это Земля, просто другая страна, возможно, другое время, скорее всего более раннее, судя по одежде дон и обстановке дома.
Вскоре выяснилось, что я ошибаюсь. Это точно не Земля. Несмотря на то, что люди вокруг выглядели привычно, немногие все же отличались. Некоторые местные мужчины были на голову-две выше прочих, но не это главное. На лице у них вилась вязь чешуек, начинаясь у глаз и спускаясь в ворот одежды. Чешуйки черного цвета поблескивали в тусклом свете и гармонировали с такими же темными, совершенно черными волосами. А у одного мужчины в доме, тоже очень высокого, чешуйки на лице отливали серебром и тоже в тон серебру волос.
Вместе с тем стало любопытно, а как же выгляжу я. В комнате не было и намека на зеркало, потому рассмотреть себя мне было негде. Девочки, с которыми мне приходится делить комнату имеют обычную, довольно заурядную внешность. Никаких тебе чешуек или необычных волос. Слегка выделяется лишь одна — мия Рорита, самая требовательная из всех, крикливая и непослушная. Она обладает яркой рыжей шевелюрой, прочие девочки — Жаника, Шамия, Дарси и Лелиз шатенки.
Все мы, девочки, живущие в одной комнате, определенно не родственницы, думаю, нас всех привезли сюда из разных мест, к тому же девочки совершенно не похожи друг на друга. К нам вроде бы относились совершенно одинаково все, кроме одной доны — Ледары. Эта женщина относилась предвзято ко всем детям, кроме своей воспитанницы. Но если за меня было кому заступиться, мои нянюшки не давали меня в обиду, то другим девочкам, чьи доны недавно уехали, приходилось порой несладко. Ледара легко могла шлепнуть за малейшую провинность, оттаскать за волосы, толкнуть, ну и, конечно, накричать, обзывая обидными словами. Часто в такие моменты мои доны могли высказаться, что цвет волос еще ничего не значит и зря Ледара так рассчитывает на то, что именно ее воспитанница нужна лору. Какому такому лору и зачем нужна маленькая девочка я, как бы ни подслушивала, так и не поняла.
В детской время от времени стал появляться новый персонаж — довольно взрослый мужчина. Лицо густо испещрено морщинами, волосы на голове полностью сбриты, совершенно голый череп, ничем не прикрытый. И на его лице тоже были чешуйки. Синие. Мне стало жутко любопытно, неужели он бреется от того, что волосы растут синего цвета, ну в тон чешуйкам. Приходил он всегда в одном и том же наряде — длинном балахоне серого цвета с вырезами по бокам, в которых виднелись простые штаны. Дона Ниолара обращалась к мужчине — тишайший лер Жибер. Этот лер Жибер всякий раз приносил с собой большую книгу в твердом переплете и читал девочкам выдержки из этой книги. На чтениях неизменно присутствовали все доны. Девочек призывали к порядку, но они очень быстро уставали слушать непонятные рассказы, с нагромождением сложных слов. Только напевная мелодичная речь лера Жибера хоть ненадолго заставляла их посидеть спокойно.
Я с интересом прислушивалась. Читал тишайший нам своеобразную Библию. Понятное дело, мне очень интересно узнать, во что или в кого верят местные жители. А верят они в двух богов, точнее в бога и богиню, между которыми, на первый взгляд, нет никакого соперничества. По рассказам лера Жибера я поняла, что старшего бога в местной культуре выделять не принято, считается, что они равны. Хорн — бог огня и грозы, повелитель стихий и Пресветлая — богиня света и земли. Дальше все как на Земле. Строят храмы, где как раз и служит тишайший. Называются такие храмы — Дома всех богов. Рассказы из талмуда тишайшего в основном прославляли деяния божеств. Он читал их бессистемно, не придерживаясь какой-то хронологии. Просто в один день рассказ был о добрых деяниях Пресветлой, явившейся людям, а в другой мог прочесть о первом явлении Хорна. И тут же перескочить на заветы богов, что они оставили, навсегда покидая Тандор. Так я узнала название мира, где возродилась моя душа. Что интересно, тандорцы уверены, что жизнь конечна, после смерти человека ждут либо сады Пресветлой, либо небытие. Никакого перерождения.