- Папа?
Старик шагнул вперед. Его рука слепо шарила в воздухе - так, словно Сайлас искал опору. Искал Сайлас именно Джема, а не дочь. Он протянул к юноше руку, в которой держал песок. Старик разжал кулак и высыпал крупицы песка на волосы Джема, на лицо, на веки.
Ката стояла на коленях около друга, затаив дыхание.
- Если я не ошибаюсь, - сказал ее отец, - это дитя явилось на свет не таким, каким должно было явиться. Его истинная природа безобразно скрыта. В этот мир это дитя явилось лишь бледным подобием себя истинного.
И старик обернулся к дочери.
- Дитя мое, собери для меня побольше пригоршней земли Диколесья. Бери только самую плодородную землю, чтобы в ней было много спор и перегноя, помета сов и высохших жучиных надкрылий. Потом принеси чистой, свежей воды из реки. Мы смешаем землю с водой, сделаем мягкую, нежную мазь и добавим к этой мази Сверкающий Песок. Ну а потом должно произойти чудо.
Все это было проделано. Джему было велено улечься посередине полянки на ложе из листвы. Его укрыли одеялом. Неподалеку от него горел костер, а над костром висел котелок с волшебным бальзамом.
Котелок закипал - снадобье начало булькать.
Старик опустился на колени рядом с лежащим юношей. Ката настороженно наблюдала за отцом, а тот завел медленную и тихую песню. Песня была странная - сочетание бессмысленных, казалось бы, звуков - диких, но все же не звериных. Звуков диких людей.
Ката села на землю, запрокинула голову, выгнула дугой шею, и с ее губ свободно, беспрепятственно сорвался дикий вой.
Потрескивал костер.
Костер сложили из каких-то особенных веток и сучьев. Горя, он распространял тяжелый, сладко пахнущий дым. Дым струйками поднимался в воздухе, встречался с золотистым воздухом и смешивался с ним.
Осторожно, бережно Сайлас Вольверон откинул одеяло. Долго-долго его пальцы ощупывали бледную кожу, путешествовали от головы до ног юноши и обратно. Издалека, как бы с большой высоты, Ката смотрела на наготу Джема. Множество ран зажило, от них не осталось и следа.
Джем был здоров.
Почти здоров.
Юноша лежал, закрыв глаза. Он едва дышал. Казалось, он умирал.
На глаза Каты набежали слезы.
Но вдруг старик резко оборвал своё пение. Он рывком снял с огня котелок с бальзамом и опрокинул его прямо на Джема. Ката закричала, но крик получился каким-то глухим, бесчувственным, словно крик птицы.
- Помоги мне, дитя. Помоги мне, - попросил ее отец.
Ката послушно заработала руками. В темном, мягком бальзаме она видела множество золотистых крапинок. Ей хотелось потрогать их.
И еще ей хотелось коснуться тела юноши.
Ката и ее отец быстро и ловко намазывали бальзамом спокойное, бесстрастное лицо Джема, грудь, руки, ноги. Перевернули его на живот, потом - снова на спину. Они втерли бальзам в волосы и даже в веки юноши и между ног. Затем, когда бальзамом было покрыто все тело Джема, Вольверон сжал руками его вогнутую ногу и стал втирать в нее бальзам. Затем Вольверон сжал ногу еще сильнее.
Вскрикнул.
Казалось, он забирает себе боль юноши, пропускает ее через все свое также измученное болью тело.
Послышался треск.
Выгнутая нога.
Потом вогнутая нога.
Кату подташнивало. Теперь от костра валил густой дым, он обжигал ее горло, из глаз девушки ручьями текли слезы. Потом у Каты потемнело в глазах. А когда прояснилось, она увидела, что отец отошел от костра и стоит к ней спиной, опершись о посох.
- Спаситель Орокона, - речитативом произнес старик. - Возможно, моя магия недостаточно сильна. Возможно, я слишком стар и немощен, чтобы принять внутрь себя всю тяжесть твоих страданий. Возможно... возможно...
Он покачнулся, и Кате показалось, что он сейчас упадет.
- Папа, - прошептала Ката. А потом крикнула: - Папа!
Потому что Джем, словно сомнамбула, поднимался и в клубах дыма и лучах золотого света был похож на юного фавна. Лицо его уже не было зачарованным, неподвижным - глаза сверкали, губы восторженно улыбались.
Он стоял!
Он ахнул. Он закричал. Наверное, ему было больно.
Ката бросилась к нему. Юноша был черен с головы до ног и усеян золотистыми искорками. Ката схватила его за руки и потянула к себе, дрожа от счастья. Фигура отца Каты скрылась за облаком дыма, и на миг во всем мире существовали только они двое. Этот миг им показался вечностью.
Ката прошептала его имя:
- Джем.
Оно прозвучало словно волшебное слово. Ката отпрянула.
- Джем! - повторила она и отпустила руки, а потом резко развернулась и побежала. Бросилась в чащу леса. - Джем! Джем! - продолжала Ката выкрикивать волшебное слово, она кричала это имя деревьям, земле и воздуху.
Она подпрыгивала.
Она кружилась.
Да, да, она знала это!
Он бежал за ней следом!
А в это время на поляне, опираясь на посох, еле удерживался на ногах старик Вольверон. Около него кружилась струйка дыма, и ему казалось, что дым очерчивает границы его зрения, и что вот-вот полная слепота поглотит его раз и навсегда. Тогда, на ярмарке, когда Ката была еще совсем крошкой, сводная сестра сказала Вольверону, что золотистый песок как-то связан с той ролью, какую ему предстоит сыграть. Тогда Сайлас не знал, что его роль не в том, чтобы сохранить свое внутреннее зрение, а что чудесный песок, наоборот, окончательно лишит его зрения. Все было справедливо. Все было хорошо. Но если бы из пустых глазниц старика могли течь слезы, он бы сейчас горько плакал.
- Ты хорошо сыграл свою роль, сводный брат мой, - послышался знакомый голос.
- Ксал? - изумленно поднял голову Вольверон.
- А ты сильнее, чем я думала. Ты больше чем наполовину ваган, Сайлас. Теперь я не сомневаюсь, что твое сердце бьется лишь во славу всемилосерднейшего Короса.
На поляну шагнула старуха. Все это время она стояла за деревьями и видела все. Она бережно взяла своего сводного брата под руку и подвела к пню около входа в пещеру. Сайлас опустился на пень, Ксал села рядом с ним, не выпуская его рук из своих. Затем она откинула с лица старика капюшон, пробежалась пальцами по изуродованному лицу брата, по тем морщинкам, где текли бы слезы, будь у него слезы.
Вот только теперь, если бы Вольверон мог плакать, то были бы слезы радости.
- Но, Ксал... - изумленно проговорил Вольверон. - Как это вышло, что ты оказалась здесь? Вот не думал, что ты вообще вернешься!