Эй Фиваль вздохнул еще глубже. Задумался. Устремил взгляд к сводам купола. Капеллан уже давно уяснил для себя, что одним из лучших методов толкования является такой: выдернуть из отрывка одно слово и всячески его препарировать. Сегодня он решил прибегнуть именно к этому методу.
На каком слове остановиться? На слове "кристалл" или на слове "земля"?
- Кристалл... - торжественно произнес Эй Фиваль. - Но когда мы говорим "кристалл", что мы имеем в виду? Это одна из многих и многих загадок "Эль-Орокона". Это тайна, о которой мы должны думать долго и непрестанно.
Джему казалось, что, когда он говорит слово "кристалл", он имеет в виду именно кристалл, а не что-то другое и вся загадочность сводится к тому, чтобы разгадать, почему капеллан находит здесь какую-то загадку.
Но Джем был всего-навсего невежественным мальчишкой.
- Что ж... - продолжал вещать Эй Фиваль, - для нас с вами... - будь он в Агондоне, он бы здесь сказал "для черни", но решил, что здесь лучше от такой формулировки воздержаться. - Что ж, для нас с вами слово "кристалл" означает вполне ясный и определенный образ. И что же, зададимся вопросом, что это за образ?
Вероятно, для кого-то это нечто связанное с ювелирным искусством. Капеллан устремил испытующий взор на передние скамьи. - Не сомневаюсь, кое-кто из дам, стоило мне произнести слово "кристалл", живо представили себе брошку с кристаллом, или ожерелье из кристаллов, или сережки.
Прихожане зашептались.
- Но я не думаю, что умирающий бог Орок подарил своей дочери Джавандре новую брошку с камнем цвета морской волны в серебряной оправе, а вы как думаете? Или вам кажется, что Виане он преподнес пару серег из темного янтаря? О нет, нет! Я так не думаю!
Но что же в таком случае это значит? Как следует это понимать - что бог роздал своим детям по кристаллу. Некоторые путают кристаллы и хрусталь и думают, что это посуда из тонкого узорчатого стекла. Гм? Вероятно, кому-то из офицеров при слове "хрусталь" на память придет чудесный хрустальный бокал с инициалами какой-нибудь агондонской красавицы.
Послышались сдавленные смешки.
- Но я не думаю, что умирающий бог Орок роздал своим детям по хрустальному бокалу. Со своей монограммой.
Ну а некоторые - я сейчас говорю о тех, что сидят на задних скамьях, да-да, наши братья и сестры, я обращаюсь к вам... вы, возможно, сейчас вспоминаете ваганские ярмарки, где вам довелось побывать - о, только не надо этого так стыдиться и отрицать это, - все мы раз или два в жизни предавались подобным низменным развлечениям. Ну-ну! Все мы любопытны, верно? Вам ли этого не знать. Да, это глупо, но вы ничего не можете с собой поделать. Любопытство - это оно тянет нас, словно за веревочку, и приводит - куда же оно нас приводит? А приводит оно нас к шатру старухи предсказательницы. И что же она нам обещает? Она обещает нам, что предскажет наше будущее.
Но где же она видит наше будущее? Чем она для этого пользуется? Она глядит в магический кристалл или в хрустальный шар, верно? Об этом ведь вы подумали, братья и сестры наши в последних рядах? Я угадал? Вы так и подумали: "О, это был бы замечательный подарок для детей бога Орока! Я бы от такого подарочка не отказался!"
Эй Фиваль сочувственно кивнул, глаза его лучились, а прихожане от души смеялись. Наконец смех утих. Все шло хорошо. Улыбка соскользнула с губ Фиваля, лицо его стало серьезным.
- Друзья мои, моя паства... давайте задумаемся. Давайте задумаемся как следует о тех кристаллах, что роздал своим детям умирающий бог. Ибо, в конце концов, чем мог одарить Орок своих детей, кроме любви. Ведь он отдал им свою любовь, верно? И кому же, я спрашиваю, он отдал самую великую свою любовь?
Взгляд капеллана прошелся по рядам прихожан справа налево так, словно он искал и ждал ответа. В глазах некоторых крестьян он увидел нечто подобное страху. Нет, сегодня никакой беседы не будет. Пройдет еще луна-другая, и каждому, даже самому тупому крестьянину станет ясно, что на вопросы, заданные с кафедры, с кафедры и отвечают.
Ответ упал зерном в благодарную тишину.
- Агонису! Агонису он отдал самую свою великую любовь. Задумайтесь, друзья мои, о том, как это важно. Ибо все мы и каждый из нас - дети Агониса. Нет, мы не дети его плоть от плоти, ибо написано, что мы - народы более низкого сословия, но мы дети его заботы! Дети его милосердия! Дети его любви! Задумайтесь же хорошенько, друзья мои, о том, какая нас всех ожидает судьба!
За словами капеллана явно таилось что-то большее, но Джем к этому мгновению перестал слушать проповедь. Он нахмурился. Похоже, капеллан хотел сказать, что раз бог Агонис - самый лучший из богов, то и агонисты - самые лучшие из людей. И что они должны позаботиться о том, чтобы об этом узнали все.
Но что-то было еще.
А может, и не было.
Джем не был до конца уверен. Думал он только о кристаллах, но капеллан и тут все спутал.
После литаний и последних песнопений прихожанам полагалось подойти к капеллану и пожать ему руку. Люди низкого сословия, естественно, должны были совершить этот обряд поскорее, потупив взор, а вот с людьми рангом повыше капеллан имел обыкновение обмениваться любезностями.
- О любезная госпожа! - капеллан взял Умбекку за руки и не выпускал их из своих пальцев все время, пока разговаривал с ней. Толстуха и ее племянник-калека были последними прихожанами, задержавшимися под колоннами портика. Джем смотрел на заснеженное кладбище. Эй Фиваль, многозначительно приподняв бровь, наклонился к Умбекке.
- Вид у вас, сударыня, я бы сказал, весьма одухотворенный.
- О капеллан, конечно, а как же иначе! Ваша проповедь - истинный шедевр. Вы возродили меня любовью к богу Агонису. Редко кому удавалось пробудить во мне такие чувства.
- О любезная госпожа, эта, безусловно, большая победа, но подозреваю, что у вашего душевного подъема есть и другая причина, поважнее? Вероятно, причина более... приземленная?
- Вы оскорбляете меня, капеллан. Что вы имеете в виду?
- Я имел в виду, любезная госпожа, некий бал... А дата бала действительно приближалась.
- Капеллан, ну что вы такое говорите! Я, безусловно, готова исполнить мой долг перед здешним обществом, но ведь это всего лишь часть моего долга перед богом Агонисом.
- Ну, естественно, любезная госпожа, естественно! А я разве хоть слово сказал иначе?