Кирилл побледнел. Похоже, она не только не согласна с его условием, она еще и возмущена им! Ну это уж слишком! На такую наглость он не рассчитывал даже зная наверняка, что женская порядочность не более, чем миф.
— А чего ты хочешь?! Ты наглядно демонстрируешь свою заинтересованность моим благосостоянием, не пытаясь даже сделать вид, что тебе нужен я сам, и при этом требуешь, чтобы я терпел это молча? Может, мне еще плясать от радости, что сам-то я, Кирилл Андрианов, тебе на фиг не нужен, тебе только деньги мои нужны?! "Кирюшенька, родной, мне ничего от тебя не надо, я сама справлюсь!" — передразнил он. — А потом: "А достаточно ли у тебя денег, милый, чтобы содержать нас с ребенком?"
Света покраснела от негодования:
— Да как?.. Как ты смеешь?!! Меня никогда не интересовали твои деньги! И помощь мне твоя не нужна! И фамилия твоя ни мне, ни ребенку не нужна! Убирайся вон! Я хоть раз тебя позвала? Хоть раз о чем-нибудь попросила?! Убирайся! Не смей даже на глаза мне появляться! А какое отчество дать ребенку — я уж как-нибудь сама соображу. Уходи!
— Никогда не интересовали? — переспросил Кирилл. — Может, мне померещилось? Может, это не ты моими доходами интересовалась? "А как ты распределяешь свою прибыль, милый? Ты учитываешь нас с малышом при ее распределении?!"
— Прибыль? — Света застыла. — Так это все из-за прибыли?
— А, вспомнила, наконец! — обрадовался Кирилл.
— Вспомнила, — кивнула Света. И говорила снова тихо-тихо, как провинившаяся школьница, не смеющая поднять виноватый взгляд на учителя.
— Слава Богу, — Кирилл добрался, наконец, до бутылки и стал разливать шампанское по фужерам.
— Ну вот и разобрались, — примирительно вставила Наталья Леонидовна. — Давайте лучше выпьем — новый год все-таки, а вы взялись отношения выяснять.
— Кирюша, уйди, пожалуйста, — тихо попросила Света, не обращая ни малейшего внимания на мать.
Кирилл разозлился:
— Что опять? Чего еще изволите? Выяснили, сама подтвердила. Вот и давай оставим это в прошлом! И никогда больше не подчеркивай материальную сторону наших отношений. Ты можешь хотя бы делать вид, что я тебе интересен сам по себе? Неужели это так трудно? Ведь тебе же раньше это хорошо удавалось, ведь я же даже поверил тебе!
— Ты ничего не понял, — по-прежнему тихо возразила Светлана. — Я, Кирюша, тебя люблю и любить буду. Всегда, до конца жизни. Но мы навсегда останемся сами по себе. Ты и мы с маленьким. Потому что нам нельзя быть вместе.
— Это, интересно, почему же?
— Потому что ты не понял главного. Ты не понял, что меня интересуешь только ты. Ты усомнился в моей любви. Дурачок. Какой же ты дурачок! Я тебе последнее готова отдать, я тебе саму себя отдала — а ты не понял. Ты так ничего и не понял! Меня никогда не интересовали твои деньги, Кирюша. Я и не рассчитывала на твою поддержку. Мы с мамой сами справимся — правда, мама? У нас, у Кукуровских, это в крови. Никогда еще Кукуровские от мужиков не зависели, и я не буду. И никогда меня не интересовали твои доходы. А прибылью и правда интересовалась. Ты, Кирюша, понимаешь разницу между доходами и прибылью? Доходы — это твое личное. А прибыль — это доход твоего предприятия. Мне всего-навсего нужно было проконсультироваться с опытным человеком насчет распределения прибыли. Потому что хозяева моей фирмы настолько бестолково ею распоряжались, что в результате разорились, а теперь пытаются вину за это повесить на меня. Мне нужен был только твой совет, понимаешь? Консультация. А на твои деньги я никогда не зарилась. А теперь уйди, пожалуйста. Я не хочу тебя больше видеть.
Кирилл обалдело смотрел на нее и не мог отделаться от ощущения, что что-то упорно проходит мимо его сознания. Это она что, так ловко лжет? Изворачивается? Или он и в самом деле бестолковый дурак? Доход, прибыль. Это ж только слова разные, смысл-то все равно один — деньги. Поэтому услышав слово "прибыль", он, естественно, решил, что речь идет о деньгах. А Света, выходит, имела в виду совсем другое? Ее не интересовали его деньги? Она была с ним ласкова вовсе не по расчету?..
— Это… правда? Только посоветоваться? — все еще с нотками сомнения в голосе спросил он.
— Правда, — жестко ответила Света.
— Проконсультироваться? Просто по работе?
Светлана молча кивнула и отвернулась в сторону. Слезы душили. Обидно было до смерти! Как он мог подумать о ней такое?! Что ей нужны только его деньги?! Глупый, какой же ты глупый, Кирюшенька! Как же ты мог?! Как же не понял, не разглядел ее любви?!
До Кирилла доходило очень-очень медленно. Это что же, он собственными руками разбил счастье? В тот момент, когда оно было в его руках? Вернее, в аккурат покоилось на его груди? Его белое пушистое счастье. Кудрявое. А он ничегошеньки не понял?!
— Господи, Светка! — воскликнул он и бросился к ней.
Встал на коленки перед нею, уткнулся носом в ее мягкие колени:
— Светка, Мышь моя! Я что, и правда такой идиот?!
Та молчала. Правда, и отстраняться не стала. Сидела напряженная без движения, как статуя. А внутри выскакивало от счастья сердечко. Господи, вот же он, ответ на жуткий вопрос "почему". Вот почему. Он решил, что ее интересуют его деньги. И разве его в том вина? Это же она сама так по-дурацки сформулировала вопрос, что его запросто можно было принять за ее меркантильный интерес. Ведь нечестно обвинять его одного в этом недоразумении. Разве ее собственная вина меньше?
Кирилл упорно отказывался вставать, так и стоял на коленях, обхватив руками Светкины ноги. А та и не пыталась его поднять. Наталья Леонидовна тактично встала из-за стола, тихонько оделась в прихожей и вышла, неслышно прикрыв за собою двери.
Света громко сглотнула слюну. Господи, как же все глупо! Это что же, если бы Кирилл сейчас не пришел, они оба так и остались бы в неведении? Так до конца дней и не разобрались бы в этой нелепой ошибке? Но он пришел, зачем сейчас думать о том, что было бы, если бы… Ведь пришел, пришел даже невзирая на ее мнимую меркантильность! Значит… Значит, она хоть что-то для него да значит? Но что именно? Он ведь по-прежнему женат, и она по-прежнему не имеет на него никаких прав. И она снова и снова будет воровать у Тамарки счастье по кусочкам? В надежде, что когда-нибудь из этих кусочков можно будет сложить нечто цельное?
Светины руки сами собою потянулись к Кириллу. Теперь уже не он, а она запустила обе мягкие белые ладошки в его короткие жесткие волосы. И он понял, он все понял!
— Мышь! Белая моя, кудрявая моя! Ты меня когда-нибудь простишь? Хоть когда-нибудь, хоть к пенсии?
— Уже простила, — сквозь слезы улыбнулась Света. — А ты меня?
— Я? — удивился Кирилл.
— Ну как же, это ведь я так по-дурацки спросила. Нужно было как-то иначе, другими словами. Надо было рассказать тебе, какие у меня Потребеньки придурки. А я не хотела наше с тобой драгоценное время на них тратить, вот и не рассказывала ничего про них. А потом, когда невмоготу стало, когда обязательно надо было посоветоваться, так двусмысленно сформулировала вопрос. Знаешь, я ведь даже не подозревала, почему ты ушел. Так и этак нашу последнюю встречу по косточкам разбирала, все пыталась найти причину — что же тебе так не понравилось. Думала даже, что ты пришел убедиться, что я не доставлю тебе хлопот своей беременностью, а убедившись — тут же ушел.
— Глупая, — счастливо улыбаясь, произнес Кирилл. — Какая же ты у меня глупая! Какие мы с тобой оба глупые!
Подхватил на руки свою беременную ношу и с огромным трудом протискиваясь между столом и шкафом, поднес ее к дивану.
— Мышь моя, — бормотал он, расстегивая ее платье. — Кудрявая белая глупая мышь…
Света плакала, не боясь испортить праздничный макияж — глупости, разве Кирюша ее ни разу не видел ненакрашенную? Уткнулась маленьким розовым носом в его широкую грудь, и плакала, как дитя малое.
— Я сильно толстая, да, Кирюшенька?
Кирилл не ответил. Улыбнулся, и продолжал внимательно разглядывать потолок. Потом сказал:
— Знаешь, меня Кирюшенькой только мама всегда называла. То есть не всегда, а когда хотела мне показать, как довольна мною. Знаешь, ласково так, нежно. А у тебя еще нежнее получается. Ты так странно говоришь…