«Не спрашивайте у нас ни о чем, – прочитал Джордж. – Если бы мы что-то знали, нас бы здесь не было» и «Если вам нечего делать, то вы выбрали для этого чертовски подходящее место». Джордж читал вслух все подряд: плакаты, афиши, рекламные вывески крема для бритья и всякие «Мишн-Крик. Население тысяча семьсот человек. Ворота в Брюс. Мы любим своих детей!».
Мне было любопытно, чье чувство юмора доносят до нас эти надписи. Может, вон того мужика за кассой? Это и есть Папаша? Который жует спичку, обозревая улицу, а там только и увидишь, как кто-то спотыкается на трещине в тротуаре, или прокалывает шину, или выглядит идиотом, чего самому Папаше, пустившему корни за кассой, огромному циничному и нелюбознательному Папаше в жизни не угрожает. Может, и не только в этом дело. Может, остальной мир подтвердил свою нелепость тем, что все время ходит и ездит взад и вперед, изучая достопримечательности. Ты видишь осуждение на лицах выглядывающих из окон или сидящих на крылечках жителей маленьких городов, они так глубоко-глубоко безразличны, словно у каждого имеется источник разочарования, который они с особым удовлетворением тайно холят и лелеют во мраке.
Единственная официантка – пухленькая девица, – облокотившись о прилавок, соскребала лак с ногтей. Сколупнув большую часть лака с большого пальца, она приложила ноготь к зубам и увлеченно потерла им туда-сюда. Мы поинтересовались, как ее зовут, но ответа не последовало. Минуты через две-три палец был извлечен изо рта, и девица произнесла, пристально изучая ноготь:
– Я-то знаю, а вы – угадайте.
– Ладно, – сказал Джордж, – ничего, если я буду звать вас Микки?
– Мне до лампочки.
– Потому что вы мне напоминаете Микки Руни [1], – пояснил Джордж. – Эй, а куда все подевались в этом городе? Где все?
Микки повернулась к нам спиной и принялась отцеживать кофе. Похоже, она не собиралась больше разговаривать, поэтому Джордж слегка занервничал, как всегда, когда над ним нависала угроза одиночества или необходимости вести себя тихо.
– А что, девчонок в этом городе нет? – спросил он почти горестно. – Неужели нет в этом городе девушек, танцев каких-нибудь? Мы приезжие, – сказал он, – неужели вы нам не поможете?
– Танцплощадка на берегу закрыта до Дня труда [2], – холодно произнесла Микки.
– А что – других нет?
– Сегодня вечер в Уилсоновской школе, – сказала Микки.
– Это как в старые времена? Нет-нет, ни за что не пойду. «Две шаги налево, две шаги направо» и прочее, как же, помню, в подвале церкви это было. Ага, «шаг вперед и поворот», ни за какие коврижки! – рассердился Джордж. – Ну, ты этого не помнишь, – сказал он мне, – молод еще.
Я тогда только закончил школу, а Джордж уже три года работал в отделе мужской обуви в Центральном универмаге – серьезная разница. Но в городе наши дорожки не пересекались. Теперь мы держались вместе потому, что неожиданно повстречались в незнакомом городе, и потому, что у меня было немного деньжат, а Джордж оказался на мели. И еще у меня была отцовская машина, а Джордж как раз переживал очередной «бесколесный» период, а в такие времена он всегда становился малость обидчивым и недовольным. Но ему пришлось чуть подправить эту неприятную для него реальность. Я чувствовал, что он фабрикует достаточное количество дружелюбия, строя из себя старого закадычного приятеля, а меня рядит в одежки «старины Дика», славного парня, своего в доску, – что, впрочем, не имело никакого значения, хотя, глядя на его нежно-поросячью блондинистую смазливость, наготу розового рта и нежданные гневливые складки, которыми частая озадаченность уже начала покрывать его чело, я сомневался, что смогу вообразить «старину Джорджа».
Я приехал на Озеро, чтобы забрать маму домой из женского пансионата, где ей обеспечили фруктовые соки и творог для похудения, утренние купания в Озере и некоторое количество религии, поскольку при пансионате имелась и своя часовенка. Моя тетка – мама Джорджа – тоже как раз отдыхала там, и Джордж приехал где-то через час после меня, но не забрать свою маму домой, а взять у нее денег. С отцом у него были нелады, а в обувном отделе он зарабатывал не так уж много, так что очень часто сидел без гроша. Его мать сказала, что даст ему взаймы, если он останется до завтра и посетит вместе с ней службу в церкви. Джордж согласился. А потом мы с Джорджем проехали с милю вдоль Озера до этого вот городишка, в котором никто из нас до сих пор не бывал, но Джордж утверждал, что тут полно бутлегеров и девочек.
Это был город с широкими, не знавшими асфальта песчаными улицами и голыми дворами. Только такие выносливые создания, как желтые и красные настурции да кусты сирени с побуревшими скрученными листьями, отваживались расти из этой потрескавшейся почвы. Дома располагались на расстоянии друг от друга, при каждом имелись своя водяная колонка, сарай и скрытый от посторонних глаз задний дворик. Большинство домов были деревянными, выкрашенными в зеленый, серый или желтый цвет. Здесь росли в основном ивы да тополя с тонкими, посеревшими от пыли листьями. На главной улице деревьев не было, но зато были пространства с высокой травой и цветущим чертополохом – пустыри между магазинами. Здание мэрии оказалось на удивление внушительным, с большим колоколом на башне. Ее краснокирпичные стены ярко выделялись на фоне бледных деревянных строений вокруг. Вывеска рядом со входом в башню гласила, что это мемориал памяти погибшим в Первой мировой войне. Мы попили воды из фонтанчика напротив.
Пока мы слонялись туда-сюда по главной улице, Джордж все возмущался:
– Ну и дыра! Господи, ну и дыра! Ты только погляди на это! Ай, как паршиво-то.
Народ спешил по домам на ужин, тени от магазинов густо устилали улицу, и вот мы зашли в заведение Папаши.
– Эй, – сказал Джордж, – а других ресторанов в этом городе нет? Ты хоть один видел?
– Нет.
– В других городишках, где я бывал, – сказал Джордж, – свиные туши висели прямо в витринах, чуть ли не на деревьях болтались. А тут нет. Боже мой! Наверное, это все конец сезона, – сказал Джордж.
– Может, в кино сходим?
Дверь открылась. Вошла девушка и села на высокий барный стул, изрядно задрав и примяв юбку С вытянутым сонным лицом, плоской грудью, завитыми волосами, бледная и почти уродливая, девушка тем не менее испускала неожиданные токи сексуальности. Джордж оживился, хотя и не слишком.
– А впрочем… – сказал он, – сойдет и это на безрыбье. Сойдет и это, а? На безрыбье-то.
Он перешел к стойке, подсел к девушке и завел беседу. Минут через пять девушка уже сидела за нашим столиком и пила апельсиновую шипучку.
– Это Аделаида, – сообщил Джордж. – Аделаида, Аделина – Прекрасная Адель. Я буду называть ее Прекрасная А., Прекрасная А.
Девушка, не поведя и бровью, посасывала соломинку.
– Она никого не ждет сегодня, – сообщил Джордж. – Правда, радость моя, у тебя же нет свиданий сегодня?
Аделаида слегка тряхнула головой.
– Она не слышит и половины того, что ей говорят, – сказал Джордж. – Аделаида, Прекрасная А., нет ли у тебя какой-нибудь подружки? Какой-нибудь симпатичной малышки, погулять с нашим Дикки? Мы с тобой, а она – с Дикки?
– Смотря, – произнесла Аделаида, – куда вы хотите пойти.
– А куда скажешь. Покатаемся. Может, съездим в Оуэн-Саунд?
– Вы на машине?
– Да-да, мы на машине! Давай, у тебя же есть какая-нибудь милая подружка для Дикки. – Он обнял девицу за талию, пробежав пальцами по ее блузке. – Пошли, я покажу тебе нашу машину.
– Я знаю одну девушку, которая может прийти, – отозвалась Аделаида. – Парень, с которым она встречается, он помолвлен, так вот его невеста нагрянула и сидит с ним в доме на пляже, это дом его родителей, и…
– Это все ужасно ин-те-рес-но, – сказал Джордж, – и как ее зовут? Давай подскочим к ней и заберем ее. Ты собираешься весь вечер цедить свой лимонад?
1