— Веселитесь, парни.
Конечно, он не намеревался объяснять нам, что сделает с остальными тремя частями вознаграждения, и мы искренне бы удивились, если бы так поступил. Но, как я уже упоминал ранее, на Поммела нельзя было обижаться. В резиденции Инквизиции у нас всегда была отличная еда, вдоволь вина, вовремя выплачиваемые жалование и пайковые, а когда кто-то из инквизиторов вляпался в финансовые неурядицы, Поммел спас его беспроцентной ссудой.
Он был мудрым человеком и знал, что лучше быть требовательным, но заботливым отцом для подчиненных, чем тешиться ролью мелочного, прижимистого скряги, поступки которого поначалу вызывают неприязнь, а затем приводят к заговору. И мы совсем не злились на него за то, что его многолетняя любовница как раз заканчивала строить прекрасный загородный дом, а сам Поммел через подставных лиц сдавал в аренду несколько небольших поместий.
Мы были молоды и учились у него, зная, что когда сами станем начальниками какого-нибудь из местных отделов Инквизиции, будем стараться поступать подобным благоразумным образом.
Вагнер сгреб в кошель свою часть гонорара и встал со стула, но я не двинулся.
— Могу ли я попросить о небольшом разговоре?
— Конечно, Мордимер, — ответил Генрих.
Тадеуш нехотя вышел из комнаты. Я был уверен, что его снедает любопытство, о чем же я намерен говорить со старшим Инквизитором.
— Чем могу тебе помочь? — Поммел перевёл на меня взгляд, когда за Вагнером закрылись двери.
С Поммелом играть не приходилось, поэтому я честно ему выложил всё, что узнал от торговца Клингбайла.
— Сколько предложил?
— Двести задатка и полторы тысячи, если дело выгорит, — честно ответил я.
Старший Инквизитор присвистнул.
— Чего ждёшь от меня, Мордимер?
— Выписанной охранной грамоты с приказом на допрос Захария Клингбайла.
— Цель?
— Проверка доносов, гласящих, что он стал жертвой колдовства. Ведь два года назад в этом призналась Ханя Шнитур, не правда ли?
Ханя Шнитур была хитрой и зело вредной колдуньей. Мы сожгли её в прошлом году после продолжительных разбирательств, которые, всё-таки, принесли богатые плоды. В связи с чем, умиротворяющее сияние костров раздвинуло на миг мрачную тьму, оточившую Равенсбург.
— Подтверждают ли это протоколы допросов?
— Подтвердят, — заверил я. Я сам составлял протокол (писца вывернуло в ходе пыток, и кто-то должен был его заменить), так что дописать ещё одну фамилию не составило бы мне труда.
— Почему мы взялись за это лишь спустя два года?
— Ошибка писца.
— Хм-м? — он поднял брови.
— Клякса на месте фамилии. Небрежность, достойная порицания. Такая человеческая, простая ошибка. Однако, руководствуясь не таким уж, в конце концов, распространённым именем Захарий, мы дошли по нитке до клубка.
— Раз так… — он пожал плечами. — Когда хочешь отправиться?
— Послезавтра.
— Хорошо, Мордимер. Но будь осторожнее! — Он заботливо посмотрел на меня. — Я наслышан о Гриффо Фрагенштайне и мало хорошего о нём можно сказать.
— Звучит как дворянская фамилия.
— Так оно и есть. Гриффо — это бастард[12] графа Фрагенштайна. Удивительное дело: граф признал его и дал ему фамилию, но император не утвердил дворянского титула. Поэтому Гриффо занимается торговлей и возглавляет городской совет в Регенвалде. Если он действительно ненавидит Клингбайлов, будет очень недоволен тем, что кто-то вмешивается в его дела.
— Не осмелится… — сказал я.
— Ненависть делает из людей глупцов, — вздохнул Поммел. — Если мудр, будет тебе содействовать и помогать. По крайней мере, создавать видимость. Если глуп, попробует тебя запугать, подкупить или убить.
Я рассмеялся.
— Когда в городе погибает инквизитор, черные мантии начинают танец, — я процитировал известную присказку, говорящую о нашей профессиональной солидарности.
— Ненависть делает из людей глупцов, Мордимер, — повторил он. — Никогда не дай себя обмануть мысли, что твои враги будут рассуждать столь же логично, как ты. Разве бешеная крыса не бросится на человека, вооружённого вилами?
— Буду осторожен. Спасибо, Генрих, — сказал я, вставая со стула.
Нам не надо было обговаривать, какой процент перепадёт Поммелу из моего вознаграждения. Я знал, что он возьмет столько, сколько захочет, но знал и то, что он позаботится, чтобы я не почувствовал себя обиженным.
— Завтра выпишу тебе документы. — Он поднялся, обошел стол и приблизился ко мне. Положил мне руку на плечо. — Знаю, кто расправился с волколаками, я знаю также, что Вагнер почти не просыхал эти две недели и особой пользы от него не было.
— Но…
— Заткнись, Мордимер, — приказал он мягко. — Я знаю и о той девке…
В Академии Инквизиции нас учили многим вещам. Также искусству блефа в разговоре. Поммел мог быть почти уверен, что в течение двух недель мы пользовались услугами девок, а девки плюс склонность Вагнера к выпивке и авантюрам равнялись проблемам. Дал бы голову на отсечение, что Поммел спрашивал наобум, расчитывая, что узнает правду по реакции вашего покорного слуги. Я даже глазом не моргнул. Мой начальник подождал минуту и улыбнулся.
— Выйдет из тебя человек, парень, — сердечно вымолвил он. — Ну, иди уже.
У самых дверей его голос остановил меня: — Да, Мордимер, еще одно дело. Тема, основанная на цитате «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне», кажется ли тебе подходящей для нашей сегодняшней вечерней службы?
Я обернулся.
— Без всякого сомнения, подходящей, — согласился я, обещая себе, что утверждения «дал бы голову на отсечение» в будущем постараюсь избегать даже в мыслях. Тем не менее, я продолжал обдумывать, действовал ли Поммел наугад, или же получил от кого-то донесение о нашем поведении. Но если так, то от кого?
* * *
Мещанам запрещалось носить плащи, окрашенные в красный цвет, предназначеный только благородно рождённым. Однако Гриффо Фрагенштайн осмеливался носить на плечах плащ, не только переливающийся чистым пурпуром, но и расшитый золотыми нитями, образующими силуэт Трех Башен — графского герба, принадлежащего его отцу.
— Меня зовут Мордимер Маддердин и я являюсь лицензированным инквизитором из Равенсбурга, — представился я.
— Рад вас видеть, магистр, — произнёс он вежливо и пригласил присесть. — Не хотите ли позавтракать со мной?
— С превеликим удовольствием, — ответил я. Пока он давал слугам указания насчёт трапезы, я приглядывался к нему. Он был высоким, широкоплечим мужчиной, и на его могучих плечах размещалась голова удивительной, продолговатой формы, словно её некогда сдавили тисками. Даже длинные и пышные волосы, которые спадали ему за плечи, не могли скрыть этот изъян. Однако Гриффо Фрагенштайн не производил впечатления диковины, способной вызывать смех (позже я узнал, что горожане называли его Песиглав[13], но только тогда, когда знали, что разговор не слушает никто посторонний). Его лицо выражало решительность, взгляд был быстрым и проницательным. И когда улыбался, его глаза оставались по-прежнему оценивающими, внимательными и ничего не выражающими.
— С удовольствием помогу вам, чем только смогу, магистр Маддердин, — сказал он, когда ознакомился с выписанными Поммелом полномочиями. — Но всё-таки…
Поскольку он не продолжал, я позволил себе сказать: — Да?
— Полагаю, что если за Захарием Клингбайлом гналась месть ведьмы, то он получил всё заслуженно!
— Нет, господин Фрагенштайн, — твердо ответил я. — Даже отъявленный преступник не заслужил страданий от руки колдуньи. Не потому, что были бы они так ужасны, а потому, что страдание можно причинять только именем закона и согласно с его требованиями.