Я прервал его, подняв руку.
— Это только отрава, — сказал я. — Ничего не стоит, как и ваша жизнь. Черные мантии не предают, господин Фрагенштайн.
Должен, однако, признать, я восхищался глубиной его чувств. Он хотел отдать мне всё, что имел, в обмен на воскрешение любимой. Вот только это «всё», в данный момент, стоило слишком, слишком мало. Но это уже была не его вина.
Многие ли инквизиторы на моём месте воспользовались бы столь щедрым предложением? Не знаю и надеюсь, что немногие или никто. Но, в конце концов, и среди нас попадались черные овцы, выше ценящие бренные утехи, чем святые устои веры. Но разве я мог заключить сделку с чернокнижником, а потом восхвалять Господа теми же устами, что согласились на такой низменный торг?
Гриффо потянулся к голенищу сапога. Недостаточно быстро. Точным пинком я выбил у него кинжал одновременно с тем, как он направил его в собственную грудь.
— Даже умереть мне не даёте! — прорычал он и снова забился в угол.
— Дадим, — пообещал я спокойно. — Но только тогда, когда сами этого пожелаем.
— Мордимер Маддердин, инквизитор? — Человек в черном преградил мне путь.
— А кто спрашивает?
Он молча вытащил из-за пазухи документы и подал мне. Я внимательно просмотрел бумаги. У этого мужчины были, не больше ни меньше, охранные грамоты, подписанные настоятелем монастыря Амшилас, человеком, о котором некоторые говорили, что он могущественнее как папы римского, так и всех кардиналов и епископов вместе взятых. Именно в подземельях Амшилас допрашивали самых закоренелых и опасных отступников, это там собрали и изучали тысячи запрещенных свитков. Я проверил печати и подписи. Они производили впечатление подлинных, а поскольку прославленная Академия Инквизиции натаскивала питомцев в умении распознавать фальшивки, я мог быть почти уверен в правильности своего вывода. Я отдал документы собеседнику.
— Чем могу служить?
— Я забираю твоего обвиняемого, Мордимер, — сказал он. — А ты держи язык за зубами.
— Как вы, собственно, себе это представляете? — спросил я со злостью. — Что я должен сказать начальнику Инквизиции? Что птичка от меня упорхнула?
— Генрих Поммел будет обо всём извещён, — ответил человек в черном. — Еще какие-нибудь вопросы?
Конечно, — заявил я жёстким тоном, и он посмотрел на меня. В его взгляде я ничего не прочитал, кроме равнодушного безразличия, но я был уверен, что на самом деле он удивлён, что я, не колеблясь, его задержал. — У меня есть основания подозревать, что граф Фрагенштайнн знал, кем является его любовница, и знал, что от этой связи вылупилось дьявольское отродье.
Человек в черном приблизился ко мне.
— Опасно обвинять аристократа и императорского посланника, — сказал он.
В его голосе не было угрозы. Только, и исключительно, констатация факта.
— Опасно искажать правду, будто она была лишь прокаженной шлюхой, — парировал я.
К моему удивлению, он улыбнулся одними уголками рта. В его пустых глазах также блеснуло веселье.
— Граф Фрагенштайн уже не в нашей власти, — произнёс он. — Вчера с ним произошёл несчастный случай. Утонул в реке.
— Тело не найдено, не так ли? — спросил я спустя минуту.
— Это река с быстрым течением и илистым дном, — прояснил он. — Что-то еще?
Даже не ожидая ответа, он быстрым шагом направился в сторону арестантской. Из тени вышли двое других мужчин (как я мог не заметить их раньше?!) и двинулись за ним. Они также были одеты в черные кафтаны и черные мантии. Были ли они инквизиторами? Я не видел на ткани серебряного, надломленного креста — знака нашей профессии. Но ведь и я нечасто надевал официальный наряд служащего Святой Службы.
Я мог быть уверен в одном. В монастыре Амшилас благочестивые монахи выжмут из Гриффо Фрагенштайна каждую мысль и каждый клочок знаний. Превратят его в открытую книгу со страницами, заполненными гимнами во славу Господа. Будет умирать, зная, что тёмное знание, которое изучал, поможет Слугам Божьим в отыскании, распознании и покарании отступников, таких как он сам.
Минула неделя с тех пор, как я прибыл в Регенвалде. И вот, пришло время прощаться. Я получил оплату от благодарного Матиаса Клингбайла и приготовился к отъезду. Когда я выводил коня из конюшни, то почувствовал тошнотворный смрад, будто несло от гниющего тела. Я обернулся и увидел плетущегося в мою сторону Захария. Выглядел он ужасно, не только с учётом того факта, что часть лица была изборождена старыми шрамами (работа прекрасной Паулины), но прежде всего из-за длинного, морщинистого рубца, тянущегося от угла глаза до подбородка и уродующего всю щеку. Я знал, что всегда, как вспомню его, буду помнить о копошащихся в ране личинках, выгрызающих мертвую плоть из его тела. Тем не менее, я был поражен тем, что он так быстро встал на ноги. Двигался он ещё с явным трудом, однако было видно, что обладал действительно железным организмом.
— Ну, чего, парень? — заговорил я.
— Поеду с тобой, — ответил он.
— Зачем? Он пожал плечами.
— А зачем мне тут оставаться? — ответил вопросом на вопрос. — Я тебе пригожусь…
Действительно, в Равенсбурге мало хорошего могло ожидать Захария.
— А отец?
— Я только наврежу ему, — буркнул он. — Пусть лучше люди обо мне забудут. Я попросил у него двух коней, немного наличности, саблю, — хлопнул по бедру, — и одежду. Это всё…
— Раз так? — пожал я плечами. — Будь у ворот, когда пробьют к вечерне.
И когда поедем, держись с подветренной стороны, добавил я про себя.
— Спасибо, Мордимер, — вымолвил он, и в его взгляде я увидел искреннюю признательность. — Ты не пожалеешь об этом.
Ветер подул в мою сторону, и вонь от Клингбайла едва не парализовала мой нос. Я отшатнулся.
— Уже жалею, — пробурчал я, но так тихо, что, наверное, он не услышал моих слов.
Эпилог
— Приветствую, — сказал я, входя в кабинет Генриха Поммела.
Он молча указал мне на стул.
— Наделал ты нам проблем, Мордимер, — заявил он, даже не силясь поздороваться.
— Я отыскал правду.
— Да-а, отыскал правду. И чего мы добились благодаря этому?
— Чего добились? Правды! Иль этого мало? Ну, и небольшое вознаграждение. Я положил на стол тугую мошну с золотом.
— Забери это, — сказал он усталым голосом. — Я решил дать тебе отпуск, Мордимер, бессрочный. Я также решил написать письмо Его Преосвященству, прося, чтобы он соблаговолил принять тебя в ряды лицензированных инквизиторов в Хез-хезроне.
— Избавляешься от меня за то, что я был слишком догадливым, да? Слишком добросовестным?
— Я не избавляюсь от тебя. — Он взвесил в руке кошель и бросил его мне на колени. — Это почётное повышение, Мордимер. Кроме того, я считаю, что для нас обоих будет лучше, если ты уйдёшь.
— Почему? — спросил я обиженно. Я переложил кошель назад на стол. Он действительно был тяжёлым.
— Поскольку то, что для тебя средство, ведущее к цели, для других людей уже цель.
Я молчал какое-то время.
— То есть, я должен был договориться с Гриффо, не так ли? Освободить Захария, получить плату от его отца, после чего взять деньги от Фрагенштайна в обмен на сокрытие семейных тайн?
— Ты сказал, Мордимер.
Выходит, Поммел попросту хотел спокойно жить дальше. Таким был его образ жизни. Ваш покорный слуга вызвал в этой жизни маленькое землетрясение. Наверное, моему начальнику не понравился разговор с людьми в черном. Может быть, ему также не понравилась ходившая сплетня о том, что граф Фрагенштайн утонул, так как связался с Инквизицией. А Поммел, видать, не имел столько честолюбия, чтобы оставаться добросовестным инквизитором, он предпочитал проплатить благосклонность местного дворянства. Кто знает, может сам мечтал когда-нибудь притязать на дворянскую грамоту.
Я встал с места.
— Может ты забыл, Генрих, что Бог все видит, — промолвил я. — Видит и оценивает. Оценивает и готовит наказание.