Он повесил трубку. Потом подумал: «Лучше бы я взял Сашку и уехал с ней сегодня к Тане… Или к этим подросткам».
Впрочем, он посмотрел на часы и подумал, что даже самая безмозглая, самая самоуверенная, самая безумная дама не потащится по городу в поисках «радости» к такому нелюбезному господину.
Поэтому он спокойно пошел спать, не допив кофе.
Ночь опустилась на город. Катя немного захмелела — это было странно, она уже давно не позволяла себе так расслабиться… Сейчас она с удивлением смотрела на Надю, потому что ей казалось, что это и не Надя вовсе, а ее подружка и самой ей в данный момент тоже не тридцать шесть лет, а пятнадцать…
— Ох, — вырвалось у нее, когда она посмотрела на часы.
Легкость бытия тут же исчезла, уступая место взрослому восприятию.
— Что? — подняла на нее глаза Надя.
— Да ничего, — сказала Катя. — Просто завтра тебе в школу. Мне на работу. Времени уже так много, что лучше и вовсе не ложиться… Спать осталось каких-то часа четыре… А так все нормально. Просто я потеряла голову…
— Это нормальное состояние, — заметила Надя и зевнула, не удержавшись. — Без головы иногда как-то проще живется. И веселей…
— Все-таки надо немного поспать…
— Если ты настаиваешь… — пожала Надя плечами.
Они легли, но сон отчего-то к Кате не шел. Она вспомнила, что с Надей они болтали о чем угодно, только Кате так и не удалось узнать, что же происходит с дочерью. Та умело уходила от ненужной ей откровенности. Хотя время пролетело незаметно и хорошо, а потом Катя вспомнила, что Наде кто-то звонил и вернулась она с раскрасневшимися щеками и какой-то странной улыбкой… Наверное, и в самом деле нечего накручивать себя зря. Девочка просто влюбилась…
Катя вспомнила свою первую любовь и невольно рассмеялась. Дядька был в возрасте, как ей тогда казалось. Ее теперешний ровесник. Художник. И Катя так страдала тогда, а теперь смеется, вспоминая об этом как о казусе…
Ничего же с ней не случилось. И с Надей тоже ничего не случится. Первая любовь — это такая же неизбежность, как корь или ветрянка…
Успокоив себя таким образом, Катя наконец заснула, и почему-то ей приснилось, что она идет по полю к реке, а вокруг эти маленькие голубые цветы цикория.
И вокруг лето, а там вдали виднеются легкие фигуры, белые, как облака. И у них крылья в полнеба…
Катя очень хочет до них дойти, потому что они-то наверняка знают, что происходит и с Надей, и с ней самой, вот только они все время удаляются.
— Подождите! — кричит им Катя и бежит со всех ног, но они взмахивают крыльями и улетают.
Точно хотят, чтобы она сама все поняла. Без их помощи…
Ему снилось, что он стоит перед мольбертом. Ему надо написать женское лицо, словно от этого зависит его жизнь. Какое напишет — такой и будет жизнь…
— Ну, — произнес за спиной вкрадчивый голос, — какое ты напишешь?
Невольно обернувшись, он увидел перед собой невысокого мужчину с породистым, но неприятным лицом. Тот улыбался ему одними губами. Глаза же пришельца оставались холодными и словно пытались Сашу прощупать изнутри, попробовать, какая у него душа. И этого Саше не хотелось совершенно, потому что он откуда-то знал — этот тип, попробовав его душу, уже не отдаст — сожрет…
И рисовать не хотелось.
— Не умею я рисовать, — проворчал он, отодвигаясь от мольберта.
— А не тот случай, — растягивая слова, захихикал отвратительный тип. — Сейчас, дружок, мы решаем твою судьбу. Вот так уж получилось… Поспорили мы на твой счет. Жива ли твоя душа или нет? Стал ли ты нормальным человеком — или все тот же псих, который пытается, как глупый петух, разрывая навозную кучу, обнаружить жемчужное зерно?
— Помнится, этот петух был придурок, — усмехнулся Саша. — Он посчитал жемчужное зерно пустой вещью…
— Ну прости, — развел руками гость. — Ошибся в сравнениях… Знаешь, с тобой вообще трудно. Ты почему-то всегда пытаешься разрушить твердые представления.
— О чем? — не понял Саша.
— Например, о грехе…
— Я об этом никогда не думал, — признался Саша. — Да и сейчас не могу понять, что ты имеешь в виду…
— Ты совершаешь грех, а потом исправляешь его… Злачное место пытаешься наполнить красотой… Ты странный тип. И вот ведь что интересно… Живя на грани, ты остаешься самим собой.
— Сейчас все живут на грани, — рассмеялся Саша. — Думаю, не без твоего участия так получилось…
Гость его почему-то нахмурился и коротко рассмеялся, словно кашлянул. Или — каркнул.
— Я не беседовать пришел, — проворчал он, откидываясь на спинку кресла. — Давай рисуй… Времени у тебя мало. Впрочем, его ни у кого почти не осталось…
Саша было подчинился этому приказу, но вдруг отодвинул мольберт.
— Не буду, — сказал он. — Это у тебя нет времени на раздумья… Может, потому ты и делаешь столько глупостей. А я должен подумать…
Его слова гостю не понравились. Он приподнялся и посмотрел на Сашу глазами, полными злобы. Губы его слились в одну тонкую ниточку, и теперь их почти не было видно…
Он что-то прошипел, как придавленная змея, — и подул ледяной ветер, такой сильный, что Саша чуть не полетел, но успел схватиться за мольберт.
— Папа!
Он очнулся.
Саша стояла перед ним и смотрела встревоженно.
— Я тебя разбудил…
— Ты кричал, папа, — сказала девочка серьезно. — Наверное, к тебе во сне какие-то чудовища приходили…
— Спасибо, что разбудила, — проговорил он, пытаясь улыбнуться. «Вот глупый, — мысленно отругал он себя. — Разбудил ребенка…»
— Если тебе снится кошмар, надо читать «Отче наш», — серьезно посоветовал ребенок. — Все чудовища до смерти боятся молитв и ангелов…
Она совсем по-взрослому поцеловала его, перекрестила.
— Теперь никто к тебе не подберется, — пообещала она.
Он хотел спросить ее, откуда она все это знает, но девочка уже ушла к себе.
«Ольга», — догадался он. Его сестра. Хорошо, что хоть она понимает его… И помогает по мере сил…
Он откинулся на подушку и долго лежал с открытыми глазами, наблюдая, как по потолку иногда ползут светлые блики — отражение света фар проезжающих машин. Потом он все-таки заснул — когда небо немного посветлело, пропуская в этот мир дневной свет…
ГЛАВА ПЯТАЯ
Катя не могла понять, почему она проснулась сегодня с таким щемящим чувством — точно ей обязательно надо что-то сделать. Именно сегодня. Обычно, если у нее выдавался выходной день, она, наоборот, просыпалась спокойная, радостная и около часа просто болталась по квартире, пила кофе и наслаждалась ничегонеделанием…
Сегодня же она вскочила и, словно забыв, что никуда идти не надо, металась по квартире, торопясь куда-то, сама даже еще не решив, куда она торопится.
— Вообще-то я сегодня выходная, — напомнила она себе.
Она попыталась остановить себя и села у старого рояля. Надя уже убежала в школу, и никого в доме не было.
— Что это со мной происходит? — спросила она у себя. — Почему меня кто-то торопит — там, внутри?
Она быстро нашла этому своему странному состоянию объяснение — просто переутомление сказывается, постоянное напряжение… Когда ты все время только и делаешь, что спешишь, начинается истерия…
— Ну да, у меня просто приступ истерии…
Она дотронулась до клавиш, и тут же в голову пришла мысль, что уборка квартиры никуда не денется, можно этим заняться позже, а сегодня надо пойти куда-нибудь, где тишина, покой, звон колоколов… Красота… Надо привести в порядок свою душу.
А то невесть куда заведет такое вот состояние…
Она оделась и вышла на улицу, удивляясь тому, что вчерашняя непогода сменилась. Теперь на улице было тепло, и падал такой сказочный снег — крупными хлопьями, превращая серые здания в ожившие рождественские открытки.
Она проехала на трамвае несколько остановок, а потом пошла вверх — мимо высоких домов, словно взбиралась-то не в гору — в небо, все выше и выше, и вот уже шла мимо маленьких домиков, точно оказалась в деревне, а потом показался монастырь…