- Ты и есть моя жизнь, Леди!
- Не знаю,- сказала она.- Не знаю... Что и делать.
- Лучше всего нам забыть об этой истории,- сказал я.
Она покачала головой.
- Вряд ли я смогу забыть это.
- А ты попробуй, и всё получится. А теперь поехали, съездим куда-нибудь.
- Я не хочу,- сказала она.
- Хочешь, поедем куда-нибудь... в Мадрид, в Афины... Хочешь в Афины?
- Нет, не хочу.
- Тогда я поеду один.
- Поезжай,- сказала она.
- И тебе это безразлично?
- Нет, мне это не безразлично.
- Тогда поехали вместе.
- Не хочу.
- А чего ты хочешь?
- Я хочу, чтобы у нас был дом.
- Я тоже хочу этого, Леди! Но в доме должна быть женщина.
- Я не об этом, хотя, и об этом тоже.
- О чём же тогда?
- Я хочу купить дом.
- Прекрасно,- сказал я.
- Настоящий рыцарский замок.
- Очень романтично,- согласился я.- Что ж, давай купим.
- Я присмотрела один...
- Так поехали смотреть! Тебе для этого были нужны деньги?
- Нет, не для этого.
- А для чего?
- Неважно.
- Ладно, - сказал я.- Поехали.
- Завтра,- сказала она.
- А почему не сегодня? Завтра мир станет уже другим, и мы станем другими.
- Ну, не так уж сильно всё и изменится,- возразила Леди.
- Ты думаешь?
- Да,- сказала она.- Я надеюсь.
Так мы никуда и не поехали.
Этот разговор расстроил меня. И Леди была расстроена не меньше.
Я мог бы объяснить ей всё, но это означало бы попытку подменить жизнь словами. Ведь слова, даже правильные - это всего лишь слова, когда пытаешься объяснить ими жизнь.
Я давно отказался от этого - с тех пор как понял, что нет никакой нужды в том, чтобы со мной соглашались. Не нужно никого и ни в чём убеждать,- это западня, в которую попались очень многие,- ведь убеждать, значит осуществлять насилие, принуждая людей изменить свою волю, это трудно, а по существу и невозможно, так как для человека это означало бы гибель, а на перегоревшую нить бесполезно подавать напряжение - она уже не загорится.
Но есть иной путь.
Можно как угодно изменить желание человека и его мнение при помощи дополнительного сигнала - так жёлтый цвет, добавив к нему синий, можно превратить в зелёный. И не нужно сначала смывать жёлтую краску, чтобы уже потом нанести зелёную - всё равно, какая-то доля жёлтой краски останется на листе, несмотря на все усилия, и потому зелёный цвет всегда будет иметь болотный оттенок.
Белый же лист означает смерть.
Путь насилия обещает много героических подвигов, но никогда не возведёт на трон мира. Это путь дураков и умников, которые, в сущности, те же дураки.
Для того чтобы выстрелить, нужно произвести как минимум два действия зарядить ружьё и нажать на курок.
Одно из этих двух действий результата не даёт
Нужно начинать с начала и идти до конца - вот единственный способ получить результат.
Это был год, когда я заканчивал школу. В нашем дворе жила собака. Обычная бездомная дворняга, так что правильнее было бы сказать, не жила, а ошивалась. Жила она, то есть, ночевала, где придётся. Я же склонен считать, что она, вообще, никогда не ночевала, то есть, не спала. Потому что всю ночь она самозабвенно отдавалась единому и непрерывному припадку лая. К нему невозможно было привыкнуть, его невозможно было не замечать, это был въедливый, назойливый, нескончаемый, истошный собачий лай.
Мне приходилось закрывать на ночь окно и вставать утром с разбитой головой. Я вечно не высыпался. Думаю, я был не единственной жертвой. Не состоял же наш двор из одних только толстокожих и тугоухих. И все скрипели зубами и вполголоса ругались, когда это живое напоминание об ужасе вырождения выводило особенно прочувствованную руладу, и кто-нибудь не выдерживал и выбирался из постели, проклиная того шизоида, которому первому пришло в голову приручить волка, или от чего там произошли эти твари. И он швырял в окно бутылку или картофелину, то что нащупывал в темноте. Но вскоре убеждался, что это не слишком эффективный метод, и со вздохом обречённого отщипывал вату и затыкал уши.
"Машины тоже шумят, а это всё-таки природа".
Может быть, его и могла утешить подобная сентенция, по крайней мере, при свете дня никто не проявлял явной вражды к мирно бегающему, чешущемуся, развалившемуся в пыли псу, и ничто не выдавало в нём ночного безумца. Но когда однажды ночью я попытался утешиться этой душеспасительной мыслью, мне пришло в голову только одно: что машины - это просто ангелы, в сравнении с теми инструментами изощрённого садизма, которые сплошь и рядом подкидывает нам природа.
И тогда я подумал: "Дам ему ещё полчаса".
И я включил свет и положил перед собой часы, и томительно ждал, когда истекут эти бесконечные тридцать минут, мужественно стараясь не сойти с ума. И когда отведённое время истекло, я, испытывая подъём сил от мысли о скором избавлении, прошёл в гостиную и снял со стены ружьё. В кладовке я взял коробку с патронами, там же я взял лопатку с коротким черенком.
Потом я спустился во двор, зарядил ружьё, и когда этот комок лая, пятясь, выбрался на свет фонаря, я прицелился и спустил курок.
Потом я вырыл в палисаднике у въезда во двор яму и похоронил останки угомонившегося навеки ночного безумца.
Вернувшись домой, я тщательно вымыл руки и улёгся спать, без всякого страха открыв окно.
Таинственное исчезновение дворняги стало на некоторое время предметом детального обсуждения всех тех, кто обладал склонностью к анализу объективной реальности и её перемен. И одни развивали соображения, сводившиеся к формуле: "Мерзкая была тварь, а всё равно жалко". Другие говорили: "В общем-то, не так уж она и мешала". Третьи уверяли, что это был вовсе не выстрел, а просто у кого-то лопнула покрышка.
"Я точно слышал, что хлопок был с улицы".
Четвёртые категорично заявляли: "Так ей, стерве, и надо. Нашёлся-таки человек, что прикончил её".
А пятые и вовсе утверждали, что вся эта история раздута из ничего и является продуктом хиреющих от хронической недозагруженности мозгов тех, кто обладает склонностью к анализу объективной реальности и закономерностей её перемен.
"Да не было никакого выстрела. Просто убежала куда-нибудь в другой двор".
"Да я даже видел её. Бегает, чего ей станется".
"Угодила где-нибудь под машину, вот и вся история".
Это случилось в октябре прошлого года, я помню этот день с точностью до числа. Помню даже погоду - было ветрено, небо было затянуто стылой пеленой туч, сквозь которую проглядывало мутным пятном солнце.
Разговор произошёл где-то около часа дня. Леди хотела познакомить меня с одним молодым человеком, кем-то из её новых знакомых, она назвала его имя, и я припомнил, что уже слышал его от неё. Конечно, я не собирался знакомиться с ним, прекрасно зная, что он может представлять из себя, но её настойчивость, столь неожиданная, заставила меня насторожиться. Я мог отговориться какой-нибудь стандартной фразой, и тема была бы исчерпана, но вместо этого я решил выяснить, что скрывается за её просьбой. Насколько я мог понять, она просила оказать этому юноше протекцию.
- Ты не совсем верно понял меня,- возразила Леди.- Я просто хочу, чтобы вы познакомились.
- Это может быть для меня полезным?- спросил я.
- Да,- сказала она.
- Или это будет полезным для него?
- Для вас обоих.
- Позволь мне усомниться в этом,- сказал я.
И вдруг я понял её намерение. Видимо, она имела влияние на этого мальчика и с его помощью надеялась манипулировать мною. Эта мысль поразила меня неужели, по прошествии этих пяти лет, что мы прожили вместе, она могла быть такой наивной!
Что же могло затмить её разум, или, если это не импульс, что подтачивало её умственные способности, приведя её к столь плачевному результату?