(поэма «Ничто»)
Это очень важный момент для характеристики как религиозности, так и социального сознания Щировского. Он воспринимает действительность вокруг себя как иллюзию, а эта иллюзия и есть не что иное, как отказ беременной женщины от нирваны, влекущий за собой все страсти тела и пошлость земного существования. Поэтому поэт не протестует, не проповедует против действительности, а проходит сквозь нее, как просветленный Будда сквозь иллюзии Мары. Вот отсюда, с позиции просветленного сознания, вернемся теперь к странной строчке: «иль быть убитым на чужой войне». Вспомним и одно из последних стихотворений:
(«Или око хочет…»)
И строки из «Танца души»:
(* Во всех предыдущих публикациях стихотворения неверная пунктуация через запятую: «злилась, старела, любила детей, лепетанье плохого оракула…». В подлиннике после «детей» выразительная запятая с тире, меняющая смысл предложения: всё произошедшее с душой в ее плотской жизни естьбред и лепетанье плохого оракула.)
Вся действительность, весь мир – не что иное, как иллюзия, поэтому для буддиста любая война – в принципе чужая, а его стремление – туда, где истории больше не будет. Поэтому все события равно ничтожны, перечисляются как варианты подряд, списком: «или… или… или…» Человек, торжествующий в этом мире, – «средних лет делопроизводитель», а его жизнь наполнена отвратительными подробностями семейного быта, о которых Щировский пишет с заметным содроганием, противопоставляя их книжной мудрости предков:
(«О, молодость моя невозвратимая!..»)
Буддизм Щировского при этом весьма непоследователен, поскольку поэт верит в существование Души и в ее вечное обитание в уютном мире Зеленого Огонька. Впрочем, не стоит осуждать в нем эту непоследовательность: в атмосфере безрелигиозной жизни поэт по кусочкам отбирал во всех верах то, что было ему близко и понятно. О христианстве напоминают только строки о Страстном Четверге, почему-то отвергнутом поэтом («Где над людской помойкой в гуле…»), и стихотворение об Иоанне Богослове (точнее, о видении Апокалипсиса).
(«От Иоанна»)
Смысл этих строк прозрачен: Душа поэта, живущая в мещанском быту советской действительности, мечтает о конце ненавистного ей мира. Что же до Страстного Четверга, то этот день, связанный, как известно, с Тайной Вечерей, Евхаристией и предательством Иуды, мог восприниматься поэтом как время каких-то дорогих лично для себя воспоминаний («(Был дом и был Страстной Четверг»). Пока этот контекст не очень понятен.
От реконструкции поэтического мировоззрения и круга чтения Щировского перейдем к особенностям его языка, позволяющим понять систему ценностей поэта. Количество архаизмов предоставим подсчитать другим (неологизм, кажется, одни – «тьфусти»), сами же сосредоточимся на наиболее значимых, а потому – частотных словах лексики поэта.
Нежный(16): В предельной нежности, в безмерном чарованье. Моя память спокойно, свободно и нежнохранит; Луну люба растерянно и нежно; Тихонько шепчет: « Нежныйкнязь!»; Нам и нежностьи книги, и водка; Но сладко вспоминают руки Весомость нежнуюее. Возведу ее нежнойрукой; И скажем что-нибудь такое в нежномроде; Привыкнув, мы стали вскоре к соседкам нежныпри всех; Даст мне нежнуюручку – и баста!..; Средь сада нежногостоял прекрасный дом; Мой нежныйдруг, мой тихий Саша?; Всё было глупо, нежно, мило; И мне для нежностисовала Несовершенные тела; Пусть песни нежныеи хищные Слетят на подоконник вечности; Я нежныйотдых нахожу и сон.
Нежность в стихах Щировского является синонимом любви. Нежен и сам поэт, и его тело, и его память, и его песни, и состояние его покоя. В единственном контексте (слова в нежном роде) нежность служит знаком пошлости.
Милый(20): Я думаю: девочка милая; Частица милаявеселой суеты; В миломдоме, доме старом; Я ли откажусь от кроткой взманы Милого, зеленого огня?; Полетит душа легко и тихо На зеленый милыйогонек; Я милая, я всё могу; Дрогни, гитара! Бутылка, блесни Милойкометой в немилые дни; Как же мне не умилиться; Как мил, как трогателен сей незабываемый Под детской грудью слабый поясок; Провинциалочка! Милуюручку Дайте поэту кошмарных времен; Я хожу к тебе, милаяОля, В черном теле, во вретище злоб; В миломбалете родимой зимы; Как были некогда милыДетей безгрешные балы; И дома милогокасался ветер вьюги; Лукавя старикам и милыхдам смеша; А помнишь, милый, помнишь те Академические бреды; Все было глупо, нежно, мило; Милуюшкольницу учит весна; Милыйи стройный молодой человек.
К разряду милого и милых у Щировского относятся женщины, Муза, старый дом, блаженный потусторонний приют души, обычаи прошлого, а также вино и веселье.
Стар–(32): Качели, бури, старостьи кончина; Будь умной: я стари глуп; стародворянские пруды; И громы ладные старинныхливней; И любимыми ставшие образы старыхковарств; В милом ломе, доме старом; И наши старыесердца; Сумерки в старомсаду; Старческиясно любя; И покрой ее земного платья, Как неизмеримо стар; Я впадаю в твою дребедень, Как впадает в маразм старикашка; Под имперскую, старуюкрышу; Старухичинно обмывали; Стынет дохлая старуха, Ни добра, ни зла; Разведал старческуюгрань я; Как старитсялицо; Вот и старостьблизка; И в старости, вдруг; Вероломство староговина; Устарелыйкораблик – кому-то Он счастливую встречу принес; Старыйклуб отделан заново; Злилась, старела, любила детей; В старомПариже я был театральным танцором; В завидущих глазах старушонок; Старойдевы над чахлыми розами Раздастся плач; Для старческойдуши целительным теплом; Лукавя стариками милых дам смеша; Женился в старостии породил меня; Мой друг, мой друг! Ты видишь, я старею; Персть и твердь он старческиценит; К старичкугенералу; В эту ночь расстреляли старичкагенерала.