Выбрать главу
Ведь знамо мне, что вовсе нет Всех этих злых, бесстыжих, рыжих, Партийцев, маникюрш, газет, А есть ребяческий «тот свет», Где вечно мне – двенадцать лет, Крещенский снег и бег на лыжах…
1929, Петербург

«Вчера я умер, и меня…»

Вчера я умер, и меня Старухи чинно обмывали, Потом – толпа, и в душном зале Блистали капельки огня.
И было очень тошно мне Взирать на смертный мой декорум, Внимать безмерно глупым спорам О некой божеской стране.
И становился страшным зал От пенья, ладана и плача… И если б мог, я б вам сказал, Что смерть свершается иначе…
Но мчалось солнце, шла весна, Звенели деньги, пели люди, И отходили от окна, Случайно вспомнив о простуде.
Сквозь запотевшее стекло Вбегал апрель крылатой ланью, А в это время утекло Мое посмертное сознанье.
И друг мой надевал пальто, И день был светел, светел, светел… И как я перешел в ничто – Никто, конечно, не заметил.
1929, Харьков

СЧАСТЬЕ

Нынче суббота, получка, шабаш. Отдых во царствии женщин и каш. Дрогни, гитара! Бутылка, блесни Милой кометой в немилые дни. Слышу: ораторы звонко орут Что-то смешное про волю и труд. Вижу про вред алкоголя плакат, Вижу, как девок берут напрокат, И осязаю кувалду свою… Граждане! Мы в социальном раю! Мне не изменит подруга моя. Черный бандит, револьвер затая, Ночью моим не прельстится пальто. В кашу мою мне не плюнет никто. Больше не будет бессмысленных трат, Грустных поэм и минорных сонат. Вот оно, счастье: глубоко оно, Ровное наше счастливое дно. Выйду-ка я, погрущу на луну, Пару селедок потом заверну В умную о равноправье статью, Водки хлебну и окно разобью, Крикну «долой!», захриплю, упаду, Нос расшибу на классическом льду. Всю истощу свою бедную прыть — Чтобы хоть вечер несчастным побыть!
1929

«Молодую, беспутную гостью…»

Е.Р.
Молодую, беспутную гостью, Здесь пробывшую до утра, Я, постукивая тростью, Провожаю со двора. Тихо пахнет свежим хлебом, Легким снегом подернут путь И чухонским млечным Гебам Усмехаюсь я чуть-чуть. И потерянно и неловко, Прядью щеку щекоча, Реет девичья головка Здесь, у правого плеча… На трамвайную подножку Возведу ее нежной рукой, И, мертвея понемножку, Отсыпаться пойду домой.
1929, Петербург

«Горсовет, ларек, а дальше…»

Горсовет, ларек, а дальше — Возле церкви клуб. В церкви — бывшей генеральши Отпевают труп. Стынет дохлая старуха, Ни добра, ни зла. По рукам мертвецким муха Тихо проползла. А у врат большого клуба Пара тучных дев Тянут молодо и грубо Площадной напев: «Мы на лодочке катались, Золотой мой, золотой, Не гребли, а целовались…» «…Со святыми упокой…»
Церкви, клуба, жизни мимо Прохожу я днесь. Всё легко, всё повторимо, Всё привычно здесь. Как же мне не умилиться, Как же не всплакнуть, Поглядев на эти лица И на санный путь? Ты прошла, о генеральша, Ты идешь, народ, — Дальше, дальше, дальше, дальше, Дальше — всё пройдет. Дан томительный клубок нам, Да святится нить… Но зачем же руки к окнам Рвутся — стекла бить?
1930, Харьков

«Звучи, осенняя вода…»

Звучи, осенняя вода, Воняй, любимая руина, Учереждайся, череда Повествовательного чина!
Зачем мне скучная борьба, Зачем мне звезды, винограды, Бараны, пастыри, хлеба, Правительственные парады –
Когда в злокозненной тиши Разведал старческую грань я: Певучий умысел души Зарылся в обморок сознанья,
И близится уже отъезд Домой, к порогам добрых отчин, И мир вокруг – не так уж прочен, И тени тянутся окрест.
1930, Харьков