«Бесеччик», — вспомнила Аганя: так говорила сестра-якутка, когда рассказывала об Эллее, женившимся на Растрепанной Косе. Он был разбойником, бандитом.
— Тьфу ты, всю малину… — сплюнул в сердцах Рыжий.
Вытер, пришмыгнув, кулаком нос. И затеял игру в кошки мышки, приманивая паспортами. Ранние въевшиеся чернотой морщинки зловеще коверкали его добродушное лицо.
У Агани от виска к виску простреливала мысль: что делать?! Вспомнился дедушка, который умер за дело революции с гордо поднятой головой. Она нащупала ногой рюкзак, лежащий на снегу. В его кармане был складной нож: им ещё в детстве Аганя сама вырезала кораблики из коры, играла, как мальчишка: с одного пальчика в мягкую землю, со второго…
— Бесеччик! — приближалась женщина. — Сельпо воровал, контор воровал!..
Крючочек-петелька так же, как подавала паспорт, только движением наоборот, резко вырвала документы из руки Рыжего, спрятала их за спиной, боевито выставив грудь.
— Во, четыре глаза, дает!
Аганя присела к мешку, расстегнула застёжку на кармане, незаметно, пряча в рукав, достала складишок. Там же, в рукаве, раскрыла.
— А чё в мешочках? — потянулся, всё похохатывая, Рыжий.
И тут же отпрянул, — Аганя чиркнула лезвием перед его глазами.
— Ты чё, психованная?! Я же шутейно! — искренне оторопел Рыжий.
Большой присел к мешку и стал нагло его ощупывать.
— Отойди! — пригрозила Аганя.
— Крупа, что ли, тут у вас? — сказал парень спокойно.
— Крупа.
— Спирт есть?
— Был бы, всё равно бы не отдали.
— Я бы и брать не стал, — распрямился детина.
— А чего тогда лезешь?
— Для острастки, — посмотрел он сверху.
Перед ним Аганя робела. Не трусостью, не потому, что он здоровенный: с рогатиной на такого, а не со складишком! Сильно уж он был невозмутимым. И глядел — сквозь прищур, как-то обречённо даже глядел.
— Боевы девки-то прибыли, — Рыжий вдруг начинал говорить на деревенский манер. — С имя мы пятилетку-то в два счета отрапортуем!
Аганю маленько знобило. Но задышалось легче: хорошо стало от того, что перед ней никакой не начальник! И как только могла поверить: разве может быть таким — геолог!
— Айда, айда, — позвала якутка.
— Нам в контору надо! — Аня всё так и стояла: нога вперед, а рука за спиной.
— Не сдумайте, — протянул рослый. — Мы — мужики. А там — урки засели. Вашим же ножичком с вас же скальпель и сымут.
— Не скальпель, а скальп! — назидательно выступила Крючочек-петелька.
— Пускай сходят, отметятся, — теперь на культурный лад закивал Мелкий. — А что с них снять, ответственные товарищи разберутся!
— Идите к старухе-то, раз зовёт, — нахмурился рослый. — Мешки-то, может, пособить?
— Не надо! — блеснула очками Аня.
Широко расставив ноги, он будто врастал в землю задумчивым телеграфным столбом:
— Чё надо, скажите: Вася Коловертнов. Меня все знают.
— Начальник, — прихлопывала себя по бокам якутка, — Бесштан — ехала.
— Как без штан?! — скотились к переносице глаза у Ани. — Так и поехал, что ли, голяком?
— Да, деушки! — увязался за ними, пристраиваясь то с одной стороны, то с другой, Рыжий. — Так у нас и ездят: без штанов — оно как-то и посвеже, и в темноте светится!
— Бернштейн? — вспомнила Аганя имя начальника партии.
— Бесштан, Бесштан, — закивала тетка. — Конь — ехала!
— Как это? — Крючочек-петелька вдруг закатилась смехом. — Сначала Бесштан, а конь уже за ним?
Подыгрывала она Рыжему, что ли?
— Дык оне у нас мелконьки, лошадки-то, — тот опять стал деревенщиной. — Якутки. Оно и приходится: сам в сани, а конь позаде. Бросишь ему сенца-то в сани, чтоб по дороге, беднай, не пал!.. Он за тобой и поспеват!
— Друга начальник — ехала, — выговорила старательнее женщина.
Стало ясно: начальники разъехались, а рабочие, из бывших заключенных, разгромили сельпо, устроили пьянку. Двое же из них на том не остановились, захватили контору: там был карабин, и они устроили пальбу. Но связист успел отправить радиограмму: из Сунтар должна прибыть милиция.
Возле дома, куда привела женщина, поблёскивали лежащие поленницей прямоугольные куски льда. Практичная Анна сразу потянулась к ним, мол, для чего? На строительство или для иных каких целей?
— Вода! — подскочил к ней Рыжий. — Они же, якуты, колодцев не делают. Какие здесь колодцы — вечная мерзлота! А вот с осени, когда ещё река не сильно промерзла, напиливают вот так, кусками, лед. Здесь тебе и на чай, и на постирку! А вот что мне у них глянется — это булус — погреб, по-нашему, только ледяной. Там в любую жару, как зимой: положил убоину, рыбу — хоть сто лет будет лежать!