Или про вечность: на краю света стоит громадная алмазная гора до небес. Каждый день на эту гору прилетает громадная птица и чистит об неё свой громадный клюв. И вот когда гора сточится, тогда пройдёт — миг вечности.
У Агани перехватывало дух: не знала, чему больше удивляться: то ли тому, какая твердая эта гора, что надо затратить целый миг вечности, чтобы её источить, то ли тому, как велика вечность?!
Книжку эту она даже выпросила в библиотеке: купила вместо неё в магазине три других, современных, и отдала.
А как родила — так вышел сбой, просрочила в библиотеке положенный день. Зато явилась с новым «читателем». Поменяла книги и, покачивая маленького на руках, устроилась за столиком, заваленным подшивками газет. Стала листать: от последних к старым.
Она всё чувствовала себя воином, оставшимся после гибели Андрея Бобкова на поле брани — она мысленно всё вела незримую войну. И хотела теперь одного: увидеть как чёрным по белому написано в газете, что правота за ним! Перелистнула страницу — большой портрет Ларисы. И статья рядом о ней такая, что слёзы наворачивались: Лариса девчонкой в добровольческих рядах отправилась на войну, героически защищала Москву, и в мирной жизни она вновь оказалась на передовых рубежах трудового фронта! На другую статью наткнулась — опять про Ларису Попугаеву…
Это позже, когда стали давать награды и среди самых хороших людей неожиданным образом начался делёж заслуг, Алмазная узнала, как нелегко и непросто далось Ларисе её открытие.
«Лариса Попугаева, в девичестве Гнедич, была человеком, выражаясь фигурально, непросчитанным, — размышлял с подкупающим скепсисом в том же санатории престарелый Ярушев. — Это сегодня мы знаем: метод Бобкова — тире мой, метод Кухаренко-Сардатских-Попугаевой. Но тогда был поиск, было много идеей. Они лопались, как мыльные пузыри, и сразу отличить верную от неверной не представлялось возможным. Требовались проверки, время. Так среди прочих прошёл и доклад Попугаевой — сама идея, как таковая, была не нова, мы её знали. Но — не применительно к сибирской практике. Попугаеву выпустили. Как ни парадоксально, но приехала сама Сардатских, возможно, и не случилось бы для них „зарницы“. А Лариса вернулась с находкой. Прекрасно! Но вы знаете игру в кораблики? Когда на клеточках рисуют квадраты, в них вычерчивают корабли — и „бомбят“, указывая координаты. Клеточки вокруг были „расстреляны“. Свободных почти не оставалось. Вы меня понимаете?»
В дележе первой крупной победы «первооткрывательница», о героизме которой трубили газеты, оказалась чем-то вроде бильярдного шара в своей среде. У неё, Ларисы, как и у Агани, только, как у образованной, человека оттуда, из нездешних, с большей силой в мозгу, в затылке, в спинном мозгу сидело толкающее вперёд чувство вины. Понимание, что она — дочь врага. И надо добиться, надо свершить, надо доказать, что она чиста и неповинна, что чист и неповинен её отец, что чиста и неповинна её дочь, и они хотят в будущее вместе с другими, а, может быть, впереди других. Обязательно впереди!
Только к склону лет Алмазной вновь привелось встретиться с легендарной Ларисой: она ожидала увидеть пребывающего в великом почёте человека, а перед ней была маленькая, будто подраненная женщина — с давней, нутряной, незаживающей раной.
А тогда, в деревенской библиотеке, покачивая левой рукой ребёнка, а правой придерживая страницу газеты, в душе своей она невольно тоже поучаствовала в дележе. Так обидно стало — столько народу работало, мёрзло, преодолевало Улахан-Хан, сколько полегло, осталось в землях и водах навеки, — и вдруг одна Лариса героиня?!
«Пироповая дорожка», — поманило её название небольшой заметки. В ней говорилось о победе нового метода поиска алмазоносных месторождений — это был не тот метод, который предлагал Андрей. Попугаева шла по пиропам, спутникам алмазов.
Алые камушки взрывом высыпались из жестяной банки, легли дорожкой по снегу у ног мальчика лет пяти. Они легли по направлению к дому, где минералог Андрей Николаевич растолковывал учёному миру свой метод. Он был алмазом, простым и самым ценным. Она, вместе с матерью мальчика выбирающая из снега цветистые гранаты, — спутником, одним из рассыпанных крохотных камушков.
«Пироповая дорожка», — вторила мысленно Аганя, прижимая к себе ребенка, хрупкую, новую жизнь. Шла по улице и никак не могла понять, почему эти слова так засели в голове. Только одинокость чудилась во всем, затерянность. Одинокая собачонка пробежала на растопыренных ножках, виляя хвостиком, столбы с проводами стояли одиноко, гудели, и солнце одиноко силилось осветить всех.