— Тогда почему в тот вечер ты прогнал меня?
— Ничего хорошего я тебе не принесу, Мадди.
Она внимательно смотрела на него.
— Постой, я хочу убедиться, что правильно тебя поняла. Ты прогнал меня для моего же блага?
Он плеснул себе еще немного бренди.
— Вот именно.
— Рид, маленьких девочек силой заставляют надевать теплые вещи — для их же блага. Но когда они вырастают, сами одеваются по погоде.
Ну, что тут скажешь?
— Мне показалось, что ты не из тех женщин, которые остаются на одну ночь.
Улыбка застыла у нее на губах.
— Да, не из тех.
— Поэтому я и отказался от тебя. — Он снова выпил, потому что начинал презирать себя.
— Вероятно, мне следует поблагодарить тебя. — Она схватила свою сумку, затем снова бросила ее на пол. Не в характере О'Харли так быстро сдаваться. — Объясни мне, почему ты так уверен, что это будет всего одна ночь.
— Меня не привлекают длительные отношения.
Она кивнула:
— Действительно, между одной ночью и длительными отношениями огромная разница. Уж не думаешь ли ты, что я пытаюсь загнать тебя в клетку.
Где ей было знать, что он уже почти в клетке, которую сам же и соорудил.
— Мадди, почему бы тебе не понять, что между нами нет ничего общего.
— Я об этом думала. — Теперь, когда было о чем говорить, она немного успокоилась. — В какой-то степени это действительно так, но если вдуматься, то у нас с тобой даже очень много общего. Мы ведь оба живем в Нью-Йорке.
Удивленно подняв брови, он прислонился к бару.
— Ну конечно. Это снимает все проблемы.
— Я только начала. — Она уловила легкую насмешку в его голосе, и это ее воодушевило. — Во-вторых, в данный момент мы оба по известным причинам занимаемся одной пьесой. — Она неотразимо улыбнулась ему. — Я сначала надеваю носки, а потом уже обувь. А ты?
— Мадди…
— Ты любишь стоять под душем или предпочитаешь нежиться в ванне?
— Я не понимаю…
— Ну, не стоит увиливать. Только говори честно. Душ или ванна?
Это было бесполезно. Ему пришлось улыбнуться.
— Да, душ.
— Отлично! Я тоже. Ты читал «Унесенных ветром»?
— Да.
— Ага. Общие интересы в литературе. И так я могу продолжать часами.
— Не сомневаюсь. — Он отставил стакан и снова подошел к ней. — В чем дело, Мадди?
— Дело в том, Рид, что я люблю тебя. — Она взяла его за руки, желая снять с него напряжение и еще немного задержать улыбку в его глазах. — Мне кажется, если ты расслабишься, хотя бы немного, мы сможем стать друзьями. Ты мне очень нравишься. И если мы будем чаще встречаться, можем даже стать любовниками.
Он понимал, что делает ошибку, но она была так хороша, так искренна и простодушна, что он улыбнулся и накрутил себе на палец прядку ее светлых волос.
— Ты бесподобна.
— Надеюсь. — Она с улыбкой потянулась и поцеловала его в щеку, просто и ласково, как друга. — Значит, договорились?
— Боюсь, ты об этом пожалеешь.
— Тогда это станет моей проблемой. Значит, друзья?
Она торжественно протянула ему руку, но ее глаза задорно смеялись.
— Друзья, — подтвердил он, опасаясь, как бы ему самому не пришлось об этом пожалеть.
— Вот и хорошо! Слушай, я умираю от голода. У тебя найдется банка с супом или хоть что-нибудь?
Как и предсказывала Мадди, между ними скоро установились с виду чисто дружеские отношения. Именно с виду, потому что на самом деле Рид не переставал бороться со своим желанием и сомнениями, да и Мадди всячески скрывала свои истинные чувства.
Они ходили в кино. Если у обоих совпадали перерывы в работе, то в хорошую погоду встречались за ланчем в парке. Однажды в субботу они целый день бродили по музею, не столько рассматривая картины, сколько увлеченно разговаривая. Если бы Рид не знал себя, он сказал бы, что еще немного, и он влюбится. Но он в любовь не верил.
Любовь заставила его отца пережить измену и страдания, и, хотя сам Эдвин сумел все забыть и простить, Риду мысль об этой измене не давала покоя. По своим знакомым и сотрудникам он видел, что супружеская верность была для них понятием абстрактным. Они заводили интрижки — до свадьбы и вступив в брак, следовательно, само супружество верности не гарантировало. Ничто не вечно в этом мире, особенно отношения между мужчиной и женщиной.
Но если Мадди не было рядом, он постоянно думал о ней, а когда они встречались, то забывал обо всем остальном.
Друзья! Что ж, несмотря на все, что их разделяло, им удалось стать друзьями. И хотя он относился к дружбе настолько же предубежденно и настороженно, насколько она просто и беззаботно, все же у них нашлось достаточно общих интересов, которые их сближали. Вопрос в том, что за этим последует?
Казалось неизбежным, что они станут любовниками. Невозможно долго сдерживать и гасить взаимную страсть, тем более что она подобно гейзеру вырывалась наружу. Оба это понимали, и каждый по-своему с этим мирился. Но Рида беспокоило, что, если они станут любовниками, из их отношений уйдет эта непринужденность и легкость.
Секс все это изменит, иначе и быть не может. Физическая близость поколеблет начавшую зарождаться между ними близость духовную. И хотя он безумно ее желал, его пугало, что тогда он рискует потерять ту живую и беспечную Мадди, какой она была прежде. Словом, он переживал тяжелейшую душевную борьбу, то склоняясь к мысли немедленно прекратить эту детскую игру в славных товарищей и перейти к нормальным взрослым отношениям, то впадая в отчаяние от перспективы получить совсем другую Мадди, и конца этим мукам он не видел.
Однако порой ему казалось, что рискнуть все же стоит. Если все хорошенько продумать и правильно себя повести, может, он сумеет сохранить для себя и прежнюю, и новую Мадди. И какое имеет значение, что он проявит себя хладнокровным и расчетливым, если в результате оба будут довольны?
Стоило ему успокоиться на этом варианте, как вдруг опять возникали сомнения, новые опасения, и все продолжалось снова и снова, а в голове маячил образ Мадди, с детски радостным смехом скармливающей крошки хлеба слетевшимся со всего парка голубям.
У него на столе запищал зуммер, и он понял, что опять грезил наяву.
— Да, Ханна?
— На первой линии ваш отец, мистер Валентайн.
— Спасибо. — Рид включил связь. — Папа?
— Рид, я слышал, Селби принял на работу еще нескольких независимых промоутеров. Ты что-нибудь об этом знаешь?
Риду уже доложили о наплыве независимых промоутеров звукозаписи в «Галлоуэй».
— Вижу, ты не зря просиживаешь штаны в баре своего гольф-клуба. Ты там подцепил этот слух?
— Естественно.
— Действительно, ходят разговоры, что кое-кто из сорока крупнейших радиостанций подвергается давлению, их уламывают внести в свои списки музыкальных программ определенные записи. Но я бы не сказал, что это новость. Поговаривают о взятках, но ничего определенного.
— Этот Селби тип скользкий. Если услышишь что-то конкретное, скажи мне, хорошо?
— Обязательно.
— Никогда не одобрял этой идеи платить за то, чтобы твои записи запускали в эфир, — проворчал Эдвин. — Ну да ладно, это старая песня, а я думаю о новой. Хочу посмотреть репетицию нашей постановки. Пойдешь со мной?
Рид посмотрел на настольный календарь.
— Когда?
— Через час. Конечно, полагается заранее предупреждать. Им хотелось бы показать себя спонсорам в самом выгодном свете, но я люблю делать сюрприз.
В расписании на утро значились две деловые встречи, и Рид хотел сначала отказаться. Но затем передумал и решил перенести встречи на другое время.
— Хорошо, встретимся у театра в одиннадцать.
— Может, потом пойдем на ланч? За счет твоего старика, а?
Значит, ему тоскливо, решил Рид. Значит, несмотря на клуб, многочисленных друзей и возможность путешествовать по миру, Эдвин чувствовал себя одиноким.
— Постараюсь нагулять аппетит, — пообещал Рид и, положив трубку, занялся изменением расписания встреч.
Одергивая Рида, чтобы он не шумел, Эдвин проник в театр украдкой, как озорной мальчишка без билета.