Его сухой тон вызвал у нее смех.
— Да ведь ты в любом случае не проиграешь. Если спектакль пройдет успешно, ты заработаешь хорошие деньги на сборах. А если мы провалимся, ты спишешь расходы за счет налоговых льгот. Но спектакль уже живет, Рид. — Она взяла протянутый бокал. — С каждым разом, когда я выхожу на сцену в роли Мэри, он становится все более цельным, в нем действуют настоящие люди, кипят страсти, все как в жизни. Я жить не могу без этого волнения, трепета!
Трепет и волнение! Именно его избегал Рид всеми силами.
— И ты получаешь его от игры? Тебе этого достаточно?
Она опустила голову, затем перевела взгляд за окно, на город.
— Если бы я была одинокой, без каких-либо надежд на что-то большее, я была бы счастлива. Когда я на сцене… Когда я выхожу на сцену и вижу полный зал людей, которые ждут меня… Рид, я не знаю, как это объяснить!
— А ты попытайся. — Он смотрел на нее, на сияющие огни города за ее спиной. — Мне хочется понять.
Она провела руками по волосам, так старательно причесанным.
— Я сразу чувствую отклик зала. И чувствую их любовь. И я могу отплатить им своей любовью, танцами, пением. Наверное, нескромно говорить, что я создана для этого. Но так оно и есть, это действительно так.
— И ты считаешь себя счастливой, потому что тебя любит публика, все эти неизвестные и незнакомые тебе люди?
Она внимательно посмотрела на него, чувствуя, что он ее не понимает. Но ведь он не артист, как он может это понять!
— Считала бы, если бы кроме этого ничего не ждала от жизни.
— И тебе не нужно ничего постоянного, ни человека, ни вещей, ни дома.
— Я этого не говорила. — Не сводя с него взгляда, она медленно покачала головой. — Я только хотела сказать, что всегда умела приспособиться к обстоятельствам. Успех у зрителя помогает забыть обо всем, чего тебе не хватает в жизни, понимаешь, Рид? Ну, разумеется, только в том случае, если всю себя отдаешь работе. Мне кажется, твоя работа тоже дает тебе эту возможность.
— Да. И я уже говорил тебе, что у меня нет ни времени, ни желания поддерживать длительные отношения.
— Да, говорил.
— Я серьезно, Мадди. — Он снова выпил, потому что ему трудно было говорить. Почему, хотя он старается быть с ней честным, ему кажется, что он лжет? — Мы попытались поддерживать те отношения, которые предложила ты. А именно дружеские.
У нее похолодели пальцы. Она поставила бокал и сжала их, чтобы согреть.
— И у нас это получилось.
— Но я-то хочу большего. — Он погладил ее по голове и привлек к себе. — Но если я это получу, то потом тебе будет больно.
Он прав, подумала она и заставила себя не думать об этом.
— Я сама за себя отвечаю, Рид. Включая и свои чувства. Я тоже хочу большего. Что бы ни произошло, это был мой выбор.
— Какой выбор? — вдруг спросил он. — Какой выбор, Мадди? Не настало ли время признать, что все это время между нами не было подлинной близости? Я хотел расстаться с тобой. Вот каким был мой выбор. А вместо этого невольно все больше тянулся к тебе. — Он положил руки ей на плечи и медленно стянул с нее жакет. Он с шелестом упал на пол. — Ты меня совсем не знаешь, — пробормотал он, ощутив нервную дрожь, которая передалась ей. — Не знаешь, что таится у меня внутри. А там много такого, что ты не одобрила бы, чего ты даже понять не сможешь. Будь ты умнее, ты бы сейчас убежала от меня.
— Значит, не такая уж я умная.
— Это не важно. — Он крепко сжал ее плечи. — Потому что я уже не отпущу тебя. Ты возненавидишь меня раньше, чем это закончится. — А сам он уже жалел о том, что должно было произойти.
— Не так-то легко вызвать у меня ненависть, Рид. — Желая успокоить его, снять нервное напряжение, она ласково погладила его по щеке. — Верь мне, хотя бы немного.
— Вера не имеет к этому никакого отношения. — В его глазах промелькнуло что-то непонятное, волнующее и тут же исчезло. — Абсолютно никакого. Я хочу тебя, и эта жажда терзает меня уже давно, все эти недели. Но это все, что я к тебе чувствую.
Вот она, боль, пришла-таки! Однако Мадди не поддалась ей.
— Если бы это было правдой, ты не сопротивлялся бы так сильно своему желанию.
— Я перестал сопротивляться. — Он наклонился, коснулся ее губ. — Сегодня ты останешься у меня.
— Да, я останусь. — Она взяла его лицо в обе ладони, чтобы он успокоился, расслабился. — Но потому, что я сама этого хочу.
Он взял ее руку, поднес к губам и поцеловал в ладонь. Эта нежность была единственным, что он мог ей обещать.
— Идем со мной.
Мадди шла за ним, послушная своему сердцу.
Спальня освещалась только падавшим из коридора светом. Все остальное тонуло в таинственном сумраке. Рид оставил стереосистему включенной, только звук убавил, и, когда они вошли в спальню и обнялись, сюда доносились лишь слабые отголоски музыки.
Она давно мечтала увидеть в его глазах нескрываемое желание. Снова потянувшись к его губам, она невольно улыбнулась.
— Ты совершаешь ошибку, — заговорил он.
— Тсс! — Она провела губами по его рту. — Рассуждать будем потом. А сейчас… Меня всегда тянуло к тебе, с нашей самой первой встречи. — Не отрывая от него взгляда, она расстегивала ему пуговки на рубашке. — Я все думала, какой ты. — Стянув с него рубашку, она провела руками по широкой мускулистой груди, почувствовала, как он скован, и стала ласково поглаживать его, снимая напряжение. — По ночам я лежала без сна и мечтала, когда же мы будем вместе, вот как сейчас. — Она нежно гладила его плечи и руки. — Я не боюсь тебя, Рид, не боюсь своих чувств.
— А стоило бы.
Она немного отклонилась и с вызовом спросила:
— Интересно знать, почему?
Он больше не мог сдерживаться и со стоном жадно впился в ее рот. Он гладил ее поверх шелкового костюма, пока ее не стала бить дрожь. От страха или от предвкушения? Кто знает! Но она сама крепко прижимала его к себе и отвечала на поцелуй с не меньшим жаром.
Когда-то он в шутку подумал, не ведьма ли она. Сейчас, когда она с силой льнула к нему, гибкая и страстная под его горячими руками, эта мысль снова мелькнула у него в голове. Он не узнавал ее прежнюю, беспечную и бесхитростную. Во вкрадчивых изгибах тела ему чудилась коварная властность Евы, уже искушенной Змеем.
Желание становилось невыносимым, жгло и терзало его, толкало не медлить, овладеть ею сейчас, сию минуту…
И вдруг она произнесла его имя, едва слышно, со слабым, каким-то беззащитным стоном, и он ощутил на лице ее дыхание, легкое и теплое, как вечерний бриз…
Этот вздох хлестнул его прямо по сердцу, и, дрогнув, оно ожило и заговорило. Подчиняясь этому тихому, но внятному голосу, объятия и поцелуи его стали бережнее, нежнее… После, чуть позже, потом он нанесет ей удар, скажет, что не изменил своему отвращению к браку, что их связь долго не продлится, что он никогда не отдаст свое сердце женщине, никогда не поверит в ее любовь… Но сегодня — вечер особенный, не надо думать ни о прошлом, ни о будущем. Сегодня для него существует только она, одна она… Сегодня он будет думать только о ней…
Он медленно спустил бретельки топа, и тонкий блестящий шелк соскользнул с ее плеч и задержался на кончиках грудей с торчащими сосками. Она затихла и даже дышала осторожно. Неужели услышала совершившуюся в нем перемену, иное настроение, и отзывается на него? Можно ли быть такой открытой, незащищенной?!
С незнакомым ему прежде благоговением он коснулся губами ее голых плеч, вдыхая чистый, какой-то детский запах гладкой кожи. И вдруг она показалась ему такой маленькой, такой юной и действительно беззащитной, что, желая снова ощутить сладостный вкус ее губ, он поцеловал их нерешительно, даже робко.
Она почувствовала, как он вдруг стал другим, что лихорадочный жесткий натиск неожиданно сменила странная нежность. Казалось, в нем утихла вечная борьба с собой, и она радовалась за него, интуитивно догадываясь, каких душевных усилий стоит ему эта борьба, понимая, что это всего лишь передышка… Всем своим любящим сердцем она чутко отзывалась на его состояние и сейчас готова была отдать все, что в ее силах, чтобы подарить ему радость, успокоить истерзанную душу.