– Тетка, отдай их! Эти волосы не твои! Верочка не любит плешивых. Публика не любит плешивых! Отдай!
К сыщику бежит Николь, она тянет к нему руку. Ленуар с трудом делает глубокий вздох, но руку Николь хватает Бронислава Нижинская.
– Мне надо поговорить с вами. Это важно, – шепчет она Николь. – Вам нужно научиться двигаться в такт. Вот так! Ток-так, ток-так… Понимаете? Музыкальный слух и чувство ритма. Они жизненно необходимы. Чумаков не чувствовал ритма, понимаете? Его за это убили.
– Кого убили? – вмешалась Люси Жанвиль. – Вацлава? Нет… У него большой успех! Фавн шагает в будущее. Фавн – это будущее.
Затем Люси посмотрел на Ленуара и с недоумением спросила:
– А вы так и будете висеть на краю? Поднимайтесь, кофе уже готов!
На крыше громко заорала кошка. Ленуар открыл глаза. У того, кто стучался в дверь, было отличное чувство ритма.
– Господин Ленуар! Габриэль! Кофе уже готов! Оставлю поднос у двери.
Доминик. Его милая консьержка… Габриэль громко промычал что-то вежливое и посмотрел на часы. Семь утра. В это время единственное, что может быть кстати, это дымящийся кофейник.
Ленуар по восточной науке потер себе виски и методично нажал на лице на главные точки меридианов. Ночной кошмар ослабил хватку и отступил. Сыщик открыл окно. В комнату ворвалась утренняя свежесть. Наполнив ею легкие, Ленуар взял поднос, налил себе первый кофе и приготовился делать физические упражнения.
Ленуар занимался по «Физиологии телесных упражнений» Фернана Лагранжа. Автор считал, что физические нагрузки оживляют и нормализуют кровообращение, а в неподвижном теле кровь обращается несвободно и необходимых для здоровья преобразований в ней не происходит. Как говорится, мышцы трудятся, мозг отдыхает. После сотни приседаний и еще пары сотен флексий с потертыми гантелями, растяжением сухожилий и прыжков на скакалке Ленуар окончательно почувствовал себя готовым к последнему, самому главному этапу утренней домашней рутины – приведению в порядок усов.
Он растер мокрым полотенцем тело, а затем тоненькой расческой придал форму волосяному покрову своего лица. Парочку выбивающихся волосков бровей и усов пришлось аккуратно вытянуть и подрезать острыми ножницами. Наконец, Ленуар подкрутил кончики своих пышных черных усов вверх, зафиксировал их капелькой воска и еще раз убедился в том, что утром душевное состояние человека целиком и полностью в его руках. В конце концов, он единственный хозяин как своего тела, так и своих мыслей.
Бермудский треугольник на острове Сите
Когда Сена достигает берегов Лютеции, перед великолепной апсидой собора Парижской Богоматери в ней отражается не шпиль и не горгульи. На фоне розового утреннего неба или на фоне пурпурно-кровавого заката на первом плане в воду заглядывает городской морг. В этот мрачный дом свозят трупы утопленников и убитых на улицах Парижа. Как ни старайся, как ни прищуривай глаз, ни одна фотография, ни одна картина не может скрыть его вульгарных серых стен. «Сначала ты умрешь, и только потом тебя отпоют в церкви, странник», – напоминает морг забывшимся в центре города парижанам.
За время работы в префектуре полиции Габриэлю Ленуару давно следовало привыкнуть к мрачному треугольнику на острове Сите, но, входя в холодное здание, он до сих пор поеживался. Запах карболовой кислоты у сыщика теперь неизменно ассоциировался с трупами и его другом, врачом-инспектором судебно-медицинской экспертизы Антуаном Шуано.
По части вскрытий этот блондин с вечными мешками под глазами достойно продолжал дело докторов Бруарделя, Деску и Ложье. Антуан был потомственным врачом, только он не искал причин болезни, чтобы вылечить своих пациентов, а искал причины смерти, чтобы не заболел Ленуар. Сыщика, да и самого Антуана, такой подход устраивал.
Секретарь суда зарегистрировал визит Ленуара и, продолжая сверять последнюю статистику морга по трупам, заметил:
– Ты сегодня очень вовремя. Там тебя уже ждут.
– Антуан?
– Сам увидишь! – Мёнье разгладил рукой три прядочки волос, отважно пытающиеся скрыть его лысину. – Я секретарь суда, а не помощник агентов Безопасности.
– Сколько у тебя трупов было за прошлый год? – нахмурив брови, спросил Ленуар.
– Тысяча сто шестьдесят четыре, – машинально ответил Мёнье, заглядывая в свой реестр.