— С демоном можно бороться, если он стоит напротив тебя. Но как быть, если демон это ты сам?
— Вся жизнь – борьба, Вильгельм. И нас окружают демоны, украшенные различными масками. За добротой прячется алчность, за искренностью – корысть, за милосердием – жалость. Каждое утро мы просыпаемся, чтобы сражаться с демонами и побеждаем их, потому что хотим пережить этот день. Борьба идет денно и нощно и длится целую вечность. Хочешь дожить до завтра – борись. Хочешь коротать оставшееся время в тени, будучи жалким подобием себя самого – опусти руки и сдайся. Решение есть всегда. Отступить – тоже выбор.
Пламя потрескивало, игра тени и света продолжила свой танец на стене. Силуэты огней извивались подобно змеям, загнанным заклинателями в решетчатую ловушку. Вильгельм обдумывал услышанные слова, задумчиво теребя тонкие пальцы супруги. Клео, в свою очередь, ждала. Она не знала, как далеко зашла и какие грани своевольно переступила. Наконец мужчина нарушил затянувшееся молчание.
— Единственное, в чем мы сходимся с отцом – в неизбежности войны со стороны Пайнброка. Быть может, и Тевинтера. Что касается остального, то наши подходы к управлению страной, проводимые реформы и пути решения возникающих в государстве проблем кардинально разные. Мой августейший родитель человек необычайно упрямый и нрав у него скверный, но Эймоуром он правит твердой рукой и ясным разумом. Он не одобряет вводимые мной поправки в законы, а преобразования считает шагами к хаосу и мятежу. «Лучше старый проверенный годами порядок, чем новаторские, но опасные перемены». Есть те, кто поддерживают меня, но этого недостаточно. Эймоур нуждается в перестройке. Мы далеко ушли от тех нецивилизованных дикарей, которыми были еще несколько веков назад. Хм.. Но этого недостаточно. Необходимо двигаться дальше. Церковь пытается узурпировать власть, протянуть длань доминирующего влияния над Ферелденом. Если это произойдет, правление короля будет лишь номинальным. Последнее слово останется за Церковью.
Клео мало смыслила в религии, ее народ поклонялся суровым асгардским Богам древних времен и их обычаи в сравнении с церковными обрядами и песнопениями казались варварскими. Злые языки именовали аввар язычниками, вахлаками, без рода и племени, забывая, что они ведут свое происхождение от королей Эймоура и воины их гораздо свирепее целой армии наряженных в сталь орлесианцев.
— Твой отец это допустит? – робко продолжила принцесса. Ей хотелось найти корень всех бед, но искреннее непонимание поступков сильнейших мира сего сбивало с толку.
— Нет, он не сторонник Церкви. Но идти против нее в открытую опасно. Верховный жрец во всем потворствует Форсиции Пайнброка, а эта женщина, стоя у власти, принесет в мир много страданий и крови. В том числе и Эймоуру.
— Она может начать войну?
— Побоится, если так умна, как говорит о себе. Видишь ли, твой брат не последний человек в королевстве, а ты – его сестра – моя жена. Король рассудил, что только союз сможет привлечь на свою сторону Кислий и сплотить наши народы. К тому же, у нас мощная армия, которая по численности не уступает Саламину, а в коннице и вовсе ее превосходит. Нет, Пайнброк не объявит войну. Но это не значит, что ее не будет.
— Пайнброк не хочет мира, — подытожила Клео, — но почему?
— Имперские амбиции, — с усмешкой ответил Вильгельм. — Королева считает, что должна править всем Пайнброком. И главное – она убеждена, что справится с этим. Не взирая на то, что Пайнброк, это земли Эймоура.
— Но почему твой отец не предложил императору ваш с Форсицией брак? Это упростило бы дело. Два королевства обретут единство, а Форсиция воплотила бы часть своих желаний.
— Ты представляешь, во что бы тогда превратилась наша страна? Да и для Пайнброкцев этот союз не так выгоден, как может показаться на первый взгляд. Я всего лишь принц, еще не король. Форсиции пришлось бы томиться в ожидании, а тем временем на трон восходит ее брат. В Эйморе иная система престолонаследия. Форсиция становится обычной принцессой и её отец знает сколько ей придется ждать смерти моего отца.
— Смерти своего она дождалась, — невольно заметила Клео.
— Дождалась,— согласился супруг,— или ей помогли.
— Она могла убить своего отца? – Клео уже не скрывала ужаса, что царапал ее изнутри.
— Может и могла. Может, не в одиночку. Я имел неудовольствие находиться в ее обществе. Форсиция жадная до власти, но она и вполовину не так сильна духом, как думает.
На этой мрачной ноте Вильгельм замолчал. Очевидно, разговор и так не дался ему легко, ведь признаться в собственной слабости способен не каждый. Короли и принцы, как правило, на подобную роскошь прав не имеют. Теперь Клео понимала, почему супруг был столь нелюдим в последние дни, но что сказать под конец? Меньше всего Вильгельм нуждался в жалости и натянутых речах, которые произносят лишь во имя утешения. Правду в них не сыщешь, как ни старайся.