—Я много раз исполнял волю семьи и королевства, Амелия, — он как-то странно посмотрел на нее и говорил, как показалось девушке то, что не должен был, — я часто обманывался и лгал сам себе. Беспрекословно принимал чужую волю, выдавая ее за свои собственные желания.
— Вы наследный принц и будущий король. Разве Вы не вправе делать то, что хотите?
— Ты полагаешь, что у королей и принцев больше свободы, чем у любого другого человека? Что ж, возможно у таких, как ... мой отец... да, — горько усмехнулся Вильгельм, — а вот я ни разу не чувствовал этой свободы. Если она и была, то для меня всегда сводилась к тому, что я "должен" и тому, что "необходимо". Но я никогда не знал того, что действительно хотел.
Вильгельм смотрел на Амелию тяжелым потемневшим взглядом, как в тот день, когда они сражались друг с другом на арене. Тоска отступила в зелёных глазах молодого принца и теперь они полнились желанием.
—А теперь знаете? — прямо спросила Амелия, пытаясь выдержать его тяжелый взгляд.
—Боюсь, моя откровенность напугает тебя, хотя ты и кажешься мне смелой.
—А как же ваша супруга? — девушка решила быть честной и с ним, и с самой собой, она понимала, что все это время он говорил о ней.
Тени набежали на лицо Вильгельма, он помрачнел от упоминания об Клеомены.
— Клео — моя принцесса, моя жена и мать моих будущих детей. Я никогда не оставлю ее. Просто не смогу поступить с ней так после всего, что она для меня сделала. И даже есле-бы я захотел её предать, не смогу.
— Вы и не должны ее оставлять и даже думать о подобном, — резко ответила Амелия, чувствуя, как внутри все начинало полыхать из-за злости на него и себя, — разве Вы не должны проводить время со своей драгоценной женой? Почему Вы сейчас не с принцессой, а здесь со мной?
Амелия развернулась и пошла прочь, не дожидаясь от Вильгельма ответа. Она отвязала свою бурую лошадь и взобралась в седло.
— Амелия, — принц схватил поводья ее лошади, останавливая девушку, — ты ревнуешь?
Девичья гордость не позволяла девушке признаться в подобном, как не позволяли злость и негодование своевольной дуры. Аврора отвела глаза в сторону, чтобы он не заметил огня полыхавшего в них и того черного чувства, что снедало ее из-за чужого мужчины, который не должен ей принадлежать.
—Не смейте называть меня так. Я Вам этого не позволяла, — прошептала Амелия и посмотрела на принца со всей холодностью, на которую сейчас была способна, — это будет наша с Вами последняя встреча, Ваша Светлость. И наш последний с Вами разговор. Всего Вам доброго.
Девушка поскакала в королевскую конюшню, и доверила свою лошадь - конюху. Поскольку монах, уходя из мирской жизни, отказывается от ее ценностей, то он не должен владеть какими-нибудь ценными вещами. И поэтому его одежда состоит из минимально необходимого набора вещей минимальной ценности. Считается, что первоначально она шилась из тряпок и окрашивалась «землей». На нём всегда надет черный пояс-шарф, антаравасака сабон и тивара чивон, более похожий на чёрный халат. На голове, у него черная повязка, скрывающая подбородок. Чёрный цвет, идеально подходит к его черным глазам.
— Я его прогнала от себя, Храмовник, — девушка не смогла сдержать своих слёз, — я прогнала его.
Храмовник подошёл к девушке, и обнял её крепко, как родной отец обнимает дочь. Но Храмовник ей не отец. Родного отца девушка никогда не знала. даже когда её ещё воспитывала мать, она жила с отчимом. Она не знает кто её отец, возможно даже её мать не знает кто он, ведь она раньше была шлюхой, пока не помешалась на богах.
— Так будет правильнее. милая. Так будет правильнее. Сегодня мы проведём последнюю ночь в Эймоуре, попращайся со всеми, с кем тебе надо попращаться, и больше мы сюда не прибудем. Никогда. Ты меня поняла?
— Да!
Ночь не принесла желаемого покоя. Сквозь мрак до башни доносились жалобные стоны моря, которое бушевало уже который день, одаривая обитателей Эймоура невыносимыми тлетворными миазмами соли, гнилых водорослей и дохлых рыб. Ветер сегодня был силен как никогда. Как будто он вырвался из какого-то небытия и метался, крича и беснуясь, поднимал волну, украшенную гривой белой пены, и с силой бросал ее на скалы утеса, рассыпая миллиардами брызг. Утес стоял и внимал буре, понимая ее, чувствуя ее душу, но не растворяясь в ней до конца.
Амелия беспокойно ворочалась, сминая под собой шелковые простыни и меха. Болтовня гостивших девиц утомляла ее с каждым разом все сильнее и иногда девушка уже не скрывала обуревавшего ее раздражения. Как можно быть такими глупыми, такими жадными до лести, такими падкими на малейший знак внимания от неженатого лорда, сумевшего бы составить хорошую партию в браке? Но более прочего ее волновал Вильгельм, который за время пребывания здесь стал для нее чужим человеком. Куда подевались его задорные шутки, способные заставить Лию смеяться и злиться одновременно? Где его обеспокоенные речи о своенравности? После последнего разговора с ним, у девушки тяжело на душе. Но больше всего, её обижало то, что Вильгельм так просто отпустил руки, и она встала с постели, одела своё любимое зелёное платье, ведь по мнению Клеомены, зелёное, ей к лицу. Поверх платья, она надела кожанный дуплет, с приятным запахом травы.