Наташа всё время говорит, что я красивее её, нежнее. Может быть, она права. Да только слишком бледно моё лицо, тонки запястья, вокруг глаз – синие тени. Упадническая моя красота, веет от неё болезнью и горечью, а её красота – живая, яркая. Говорит папенька, что мы с Наташей чудесно друг друга дополняем, одна – будто весна ранняя, снега ещё не растаяли, краски нежны и печальны, другая – осень тёплая, золотая. Заказал папенька наш портрет художнику французскому, месье Блажери. Розовое на мне платье, будто заря, на Наташе – зелёное, цвета листвы по весне. Позировать долго и скучно, месье Блажери бурчит сердито себе под нос, стоит нам только чуть сменить позы, а Наташа называет его болотной лягушкой. Дескать, квакает совсем как она. Но портрет выйдет чудесный, наверняка папенька разрешит его повесить в моей комнате. И буду я, лёжа зимой в кровати целыми днями, глядеть на стену и видеть нас, вспоминать весну и осень.
Я никогда на болоте на бывала, лягушек не слышала, потому месье Блажери для меня лишь пожилой француз с золотыми руками (он писал семейные портреты соседям нашим, Восковским, Сонечка и Лили вышли как живые). Мне вообще редко доводилось выходить за пределы нашего поместья, разве что в церковь выезжала или к Восковским, на именины или балы. Носила мне раньше Наташа в подоле ужиков да лягушек, но я боялась их, начинал плакать. А она смотрела недоумённо – чего бояться-то? А глаза совсем папенькины, только ресницы длинные, пушистые. Как же я раньше и сама-то не догадалась? Наташа похожа на папеньку даже больше, чем я сама.
Наверное, в дневник положено писать ещё и новости. Папенька выписал из Парижа атласа лазоревого и багряного, ясно сразу, для кого какой. Нравится ему, когда мы с Наташей в обновках, хоть Наташа и любит всё больше в старом платье своём ходить, уж истрепалось всё, пятна травяные на подоле. Папенька никогда её не ругает, укоряет лишь мягко, дескать, отчего бы старика не порадовать, пойди, голубушка, пусть Ксеня тебе поможет с нарядом. И уходит она покорно, сразу меняет платье. А как отец в отъезде, так вновь в старом ходит.
Папенька усердно ведёт переписку с каким-то крайне эксцентричным путешественником и учёным, алхимиком и магом, которого рекомендует как «потрясающе изысканного собеседника». Чтобы удостоиться от папеньки такого определения, нужно ещё постараться. Папенька говорит, что этот эпистолярный маг очень мил, живо интересуется папенькиным мнением относительно политики и философии. Мне нравится, что, несмотря на нашу скромную, далёкую от светских увеселений, жизнь, папенька имеет таких интересных друзей, которые рады обсудить с ним не только очередную войну или революцию. Например, папенька упоминал, что граф де Фарусси испытывает живой интерес и к семье своего друга по переписке, интересуется его увлечениями, часто спрашивает про меня, про мою покойную маменьку. Значит, ему важно душевное состояние папеньки, а это многого стоит. Наверное, я бы не смогла вот так вести переписку с тем, кого никогда не видела в глаза. Хотя мне и не нужно, у меня есть самый лучший, ласковый и преданный друг – моя Наташа.
Только вчера папенька за ужином зачитывал нам с Наташей отрывки из письма графа де Фарусси. Граф писал об искусстве понимания свойств металлов и об их силе, которая способна подарить людям вечную жизнь и бескрайнее богатство. Я слушала, открыв рот, а вот Наташа лишь прыскала в кулачок, посмеивалась над итальянским магом. Говорила, надо же в такие глупости верить. Да и неужто, коль даже и имеет граф знания такие великие, захочет кто-то вечно жить? Страшна безграничная жизнь, сплошь боль и скорбь. Один за другим будут любимые люди уходить в мир иной, друзей и родичей не будет – краток человеческий век, только привыкнешь, а вот и нет рядом с тобой никого. Папенька отвечал, что главное дело графа – доказать, что такое вообще возможно. Наука хранит такие тайны, что даже самый пытливый ум не способен предположить их суть. Мир ждёт череда новых открытий, и все они будут сделаны мудрыми людьми, подобными графу. Говорил, да и тебе ли не знать, Наташенька, что мир не так прост, как кажется. И сама ты, и Степанида о том ведаете не понаслышке. Замолчала тогда Наташа, сразу спорить перестала, уставилась в окно.
Я не могу не верить в колдовство, и Наташа не может. Потому и слушали мы молча бархатистый папенькин голос, вещал им витиевато, на изысканном французском, далёкий, но такой мудрый и таинственный маг и путешественник. Расспрашивал о покойной матушке моей, о жизни в нашем тихом, отдалённом крае, сетовал, что так далеко Россия от Италии, много дней пути. И закралась тогда у меня мысль – вот папенька был бы рад, если бы граф де Фарусси приехал сюда, вдосталь смогли бы они обсудить и многогранность мира, и чудеса науки. Не зря ведь граф называет себя путешественником, значит, к долгим дорогам ему не привыкать.