- Что, засмотрелась? Красиво тут, привыкнешь потом. Сейчас-то, конечно, после избы непривычно тебе тут будет. Ты, главное, Агафью слушайся да по дому сама не шатайся, заблудишься.
Тут уж Наташа не сомневалась: говорят, в лесу можно легко заблукать да сгинуть, так, видно, те люди просто в барском доме не были никогда. Вот где можно потеряться вмиг!
Но остановил лошадь управляющий не у подножия лестницы, а у небольших дверей с краю. На порог тут же вышла полная, опрятно одетая женщина, и, сделав шаг вперёд, сняла Наташу с лошади, прижав к себе.
- Хорошенькая, худая только. Ну да ничего, откормим. Лишь бы ела, а то вот Оленька Петровна духом одним божьим питается, спаси Господи.
Занеся Наташу в дом, женщина поставила её на пол и сказала:
- Агафьей меня звать. По батюшке – Даниловна, да ты просто меня зови, по имени. Сейчас мы искупаем тебя да в постельку чистенькую уложим, небось, притомилась ехать-то. И проголодалась, точно знаю. Ну да ничего, поснедаешь, сейчас пирога тебе отрежу. Анька, а ну воду тащи!
Наташа лишь кивала, не зная, что на это и сказать. И снедать ей не хотелось совсем, какое там снедать, коль сердце у самого горла бьётся, будто птаха. Едва чуя ноги, Наташа поднялась за Агафьей по лестнице, прошла по тёмному, пахнущему деревом и чем-то сладковатым коридору. Агафья несла лампу, но свет выхватывал лишь пол и едва-едва стены, ничего более разглядеть не удалось. Но Наташа знала, что ещё вдоволь наглядится, ведь ей ещё в этом доме жить. От мысли об этом на глаза навернулись слёзы, но Наташа, подобно своей бабушке Степаниде, скатиться им по щеке не дала, стёрла рукавчиком, Агафья и не заметила.
- А вот комната твоя будет, - сказала та, толкнув дверь и пройдя вперёд, а Наташа застыла на пороге.
Света лампы хватало на то, чтобы осветить небольшую, изящно обставленную комнатку. Большую её часть занимала кровать с белоснежными простынями, пышной периной, которая напоминала снежный сугроб. Рядом с кроватью стоял небольшой столик, на который падала занавеска: окно в комнате было большим, от пола, до потолка. Шкапчик у стены стоял, дверцы резные, птицы чтоль на них?
Посреди комнатки красовалось корыто с водой, и именно туда Агафья засунула опешившую Наташу и долго её намыливала, тёрла, кричала Аньке, чтоб несла ещё воды да мыла.
Наконец, Наташе позволили надеть тонкую белую рубаху и лечь в кровать. Кровать была холодной и чуть влажной, пахла непривычно. Агафья унесла с собой лампу, потому темнота подступила к самой кровати, обняла девочку. Наташа никогда не спала в темноте: в холода у бабушки всегда теплилась печка, по теплу – в окошки заглядывал месяц.
То ли от этой кромешной темноты, то ли от того, что Наташа сильно, до боли затосковала по бабушке, ей захотелось плакать. Как там она одна-одинёшенька, в избушке посреди леса. Небось стряпает что-то? Или уже растянулась на лавке, пятый сон видит? Перевернувшись на бок, Наташа уткнулась лицом в подушку и горестно всхлипнула, но рядом, за стеной, раздался звук более громкий и жалобный. За стеной кто-то тоненько и тихонько плакал.
Наташа выбралась из-под одеяла и подошла босяком к стене. Пол приятно холодил ступни, а темнота стала чуть менее густой, можно было даже разглядеть нарисованные цветы, что украшали стены. Сомнения не было: за стеной кто-то рыдал, стараясь изо всех сил сдерживаться и не разрыдаться в голос.
Наташа бросилась к двери и, распахнув её, выбежала в коридор. Там было темнее, чем в комнате, но она нащупала дверную ручку и, нажав на неё, как это раньше сделала Агафья у двери в её комнату, зашла внутрь.
Комната не была тёмной – в ней горела свеча. Она была похожей на ту, в которую привели Наташу, только выглядела более обжитой: на столике лежала деревянная расчёска, в стеклянном сосуде стояли цветы, какие-то склянки, видимо, с целебными настойками.
А на кровати сидела девочка. Наташа никогда не видела такой красивой девочки, она не была похожа ни на одну из тех, что встречались ей в деревне: на ней была красивая, расшитая рубашечка с лентами, волосы, более светлые, чем у Наташи, вились мелкими колечками и падали на одеяло. Девочка была помладше Наташи, и при взгляде на неё под рубашкой разлилось приятное, чуть щемящее тепло, что-то тихонько ёкнуло и едва не остановилось от нежности.
- Кто ты? – спросила девочка чуть хриплым голоском, от удивления прекратив плакать.
- Наташа. А ты?
- Оленька.
- А почему ты плачешь? – спросила Наташа, которая всегда считала, что для слёз должен быть очень серьёзный повод.
- Скучаю по маме. Она отправилась на небеса, когда я была совсем маленькой, - треснутым голоском сообщила красивая девочка, и большая, прозрачная слеза скатилась по её щеке. – Я её совсем не помню, но всё равно скучаю.