– Это висело на шее.
Никлас оставил Малин и осмотрел мешочек. Понюхал его и с отвращением отдернулся.
– Проклятье.
– Что это? – Я балансировал на самом краю. Я всегда гордился тем, как четко все контролирую во время осуществления наших планов. Бессердечно, даже отстраненно. Когда же дело касалось Малин, о контроле не было и речи.
– Паралитик, – ответил Никлас. – Мог бы ее убить, если бы она действительно попыталась войти в его память.
– Как это вообще возможно? – спросила Элиза. Она поглаживала волосы Малин, встав на колени рядом со мной. Я даже не был уверен, что королева сама сознавала, что делает это.
– Ивар, – с горечью ответил Никлас. – Не сомневаюсь, что каждого скидгарда защитили от воровки памяти. Проверьте второго брата.
– Нет, – тут же возразил Раум, – она же забирала воспоминания скидов в гнезде.
– Вот именно поэтому Ивар и снабдил свою армию защитой, – отозвался Никлас.
Ари первым добрался до Оскара и сдавил рукой его горло. Будучи фейри, который столько смеялся, а болтал еще больше, в этот миг он казался самым опасным из всех, кто находился в комнате.
Не было ничего мягкого в том, как он вцепился в тунику Оскара и вынул такой же кожаный мешочек на бечевке.
– Тот же яд.
Я провалился. Это была моя вина. Моя чертова работа – найти каждый риск, спланировать все наши этапы, все шаги. Убедиться, что мы покинем каждое дело живыми.
Я должен был знать, что Ивар примет меры для защиты своей армии, должен был знать, что о способностях Малин всем известно. Лорд Магнат позаботился бы о том, чтобы она прожила недолго, если вдруг выйдет на свет.
Моя недальновидность чуть не стоила моей жене ее чертовой жизни.
– Как оно сделало с ней такое? – Херья присоединилась к нам, спустившись с чердака, и глядела на Малин влажными глазами.
– Наш месмер отталкивается от разных зон мозга. – Никлас взглянул на меня, но его слова предназначались для других, не-альверов, находящихся в комнате. – Эликсирщики могут нацелить яд на те зоны, которые заправляют отдельными секциями мозга. Они могут создать такую смесь, что атакует рифтера, если вдруг будут задействованы болевые центры. В этом же случае они нацелились на те места, где живет наша память. Малин не сможет красть воспоминания, пока мы не придумаем, как нейтрализовать эликсиры.
– Мне плевать, сможет ли она красть воспоминания, – сказал я, крепче сжимая ее плечи. – Она двигаться не может, Никлас!
Где-то посреди моей тирады Элиза положила ладонь на мою руку, а Хаген встал на колени по другую сторону Малин, беря ее за руку, и все, казалось, окружили нас. Казалось, оградили нас.
Никлас снова взглянул на мешочек с эликсиром:
– Это выветрится, Кейз. Она и близко не касалась его так долго, чтобы нанести себе перманентный ущерб.
Я положил щеку на ее взмокший лоб. Малин заскулила. Ее страх накрыл меня ледяным плащом, и я выдавил улыбку.
– Ты слышала Ника, Малли? Это скоро закончится. Это скоро закончится.
Я поцеловал ее в лоб, крепко обнимая.
Хаген сжал мою руку:
– Мы вынесем ее наружу, пока ты будешь разбираться с ситуацией здесь, Кейз.
Челюсть ее брата была напряжена. Его желваки дернулись, когда он направил ярость в своем взгляде на Эдварда Вилла. Я нежно поцеловал Малин в губы, затем переложил ее в руки Хагена. С неохотой.
Но Хаген был прав. Нужно было подвязать кое-какие концы.
Когда ее благополучно вынесли из длинного дома, я пропитал свое тело тьмой. Страх нарастал с каждым вдохом. Мой страх. Я крепко держался за беспомощность, с которой смотрел, как Малин падает на пол. Тени заполнили мои глаза. Я не сомневался, что они были темнее самых холодных ночей в морозы.
– Повелитель теней, – остановил меня Вален. Король протянул мне один из своих боевых топоров. – Пусть он хорошо тебе послужит.
Вес топора добавил моей ненависти какой-то пьянящей жестокости. Идеально.
Эдвард злобно поднял на меня глаза, медленно отползая спиной вперед.
Страх смешался с яростью, и мне практически не терпелось ощутить, как топор проходит сквозь плоть и кость.
– Думаешь, можешь навредить моей жене и выжить? – Я не дал ему времени обдумать мои слова, так как впечатал сапог глубоко в его ребра. Хруст костей прозвучал треклятой колыбельной.
Он застонал и перекатился на одно плечо. Я вдавил ногу в его живот.
– Думаешь, можешь коснуться ее, – прорычал я, заглушая его всхлипывания, – и я просто перережу тебе горло?
Пинок в его позвоночник, в голову.
Острым углом топора я проткнул его плечо. Эдвард вскрикнул, когда сталь пропорола кожу. Потянув на себя, я заставил его перекатиться на спину.