– Мы заберем его, – пробурчал я нехотя, может, боясь смотреть на нее. – А потом отправим Сигурда в великие чертоги Иного мира, как подобает.
Малин наконец переступила с ноги на ногу. Она обхватила пальцами мое запястье и заставила посмотреть на нее. Горячая боль в ее глазах приоткрыла мой череп и заглянула в самые темные мысли.
– Это не твоя вина, Кейз.
Эта женщина раскроет все секреты, что я держал внутри. Конечно, уж она-то разглядит правду, кроющуюся под резкими словами и интригами.
Я стиснул челюсти:
– Я не выполнил свою часть сделки.
– Мы не можем предсказать каждый шаг. Мы не можем быть везде и сразу. Мы можем лишь стараться изо всех сил, – прошептала она, касаясь моей щеки. – Сигурд знал, чем рискует, и все равно встал на нашу сторону. Он верил в тебя.
Я мрачно усмехнулся, думая о последних словах, что он мне сказал.
– Нет. Он верил в свою королеву.
– Пойдем, Ходаг, здесь ты в безопасности, – Эрика вернулась, положив одну руку на плечо Ходаг.
– Эт моя вина, звездочка, – всхлипывала троллиха.
– Что случилось? – Я злобно посмотрел на нее. – Ты покинула наш лагерь, а затем мы находим своего человека мертвым.
– Ходаг не убивала этого мужчину, – прошептала Эрика. – Он был убит на глазах у Ходаг, и она была вынуждена ждать здесь, рядом с его телом, пока мы его не найдем.
– Как ты в этом уверена, – огрызнулся я. – Ты словно знаешь больше, чем…
– Кейз. – Малин прищурилась. – Эрика в этом не участвовала.
Часть моего мозга знала, что Эрика – искренняя душа, скорее всего, неспособная кого-либо предать. Но муки совести и злость пытались свалить вину на кого угодно, кроме меня, когда, по правде говоря, именно я отвечал за то, чтобы Сигурд продолжал дышать.
– Ходаг принесла Малин клятву крови, – продолжала Эрика. – Ей пообещали воспоминания за освобождение из норы, и, когда мы стали приближаться к Фельстаду, клятва крови позволила ей уловить запах ее награды.
Я впервые обратил внимание на сверток в руках Ходаг. Воспоминания Малин от тех скидов, что мы убили, захватив их лагеря.
– Ты ходила в Фельстад, – сказала Малин.
Мое сердце свинцовым шаром ухнуло вниз.
– Если ты была в Фельстаде, то почему так позеленела, троллиха?
Ходаг шмыгнула носом и подняла на меня свои глазки-бусинки.
– Была неосторожна. Другие тролли меня унюхали. Мои прекрасные тоннели привели их… привели их прямо к ним. Моя вина.
– Эрика, объясни, что она имеет в виду. – Мой голос дрожал от ярости. – Сейчас же.
Херья и Хаген присоединились к нам, а с ними – Вален, Элиза и большинство Кривов. Эрика помедлила; полвздоха она смотрела на Гуннара, а затем продолжила:
– Форт больше не в лесу. Народ фейри, охранявший наших врагов, заприметил тоннель Ходаг. Когда она прорыла его до Фельстада, они пошли за ней. Они схватили жестянщика и, когда нашли руины… вторглись.
– Они нашли Фельстад. – Дрожащий шепот Малин резанул по мне тысячей острых ножей.
Вот она. Правда, которую мы все осознавали, но никто не решался озвучить. Если у Ходаг были воспоминания, которые Малин спрятала в руинах, если люди из крепости шли по следу Ходаг, то это означало, что Ивар и Бритта захватили наше убежище.
Это означало…
– Лайла. – Херья выронила свой лук и зарыдала на груди у Хагена. – Лайла у них!
Дети. Эш. Ханна. Вон. Все дети, которых мы оставили, теперь были в руках Бритты и Ивара.
– Что ты сказала? – Лука протиснулся между Халваром и Раумом. Его внимание было приковано ко мне. – Они захватили Фельстад. Они захватили мою семью?
– Лук. – Раум попытался коснуться его, но Лука его отпихнул.
– Я обещал Дагни, что ей больше никогда не придется бояться дворца. – В его голосе потрескивала густая тьма. – Я оставил ее там. Я не дам ей снова через это пройти, Кейз. Я не позволю им снова ее забрать.
Я взял его за затылок и притянул к себя так, чтобы наши лбы соприкоснулись. Лука бывал легкомысленным и дерзким, даже мальчишкой он редко демонстрировал что-то кроме иронии или озорных причуд. Но когда дело касалось Дагни, он становился прозрачным стеклом. Страх, боль, страсть, что он испытывал по отношению к ней, были написаны в каждой складке на его лице.
– Лука. – Мой тон был мрачным, но ровным. – Они ее больше не тронут.
Я не мог вынести мысли о том, что кто-либо, оставшийся в Фельстаде, мог быть убит или повешен так же, как Сигурд.