Что ж, вполне уместно — тягот сегодня и впрямь было больше обычного. Вот только Астра столько раз молилась Иль’Пхору прежде — молча или крича до срывающегося голоса, — что успела убедиться, что Бог не только отказывается говорить с ней, но также и её не слышит. Или по крайней мере делает вид.
Целый класс — просторное помещение с пятнадцатью одноместными столиками по периметру, с заляпанной и потёртой доской для грифеля и одним широким окном, дрожащим ставнями, — замер, утонул в благоговейной тишине. Фита Раун, одна из служек, специально посетившая учеников сегодня, заняла своё место в середине класса, раскинув руки, будто собиралась впитать все их мысли в саму себя и передать Иль’Пхору.
Астра сидела в одиночестве за одним из дальних, обшарпанных и исцарапанных столиков из спрессованных опилок, закрыв глаза и положив перед собой сцепленные в замок руки, надеясь, что никто не увидит, как они дрожат.
Она была в бешенстве. Чувствовала себя истерзанной, опустошённой, разорванной на лоскуты. Ей хотелось кричать — и в этой щекочущей разум тишине ещё сильнее, — выпустив ярость наружу. И она бы, возможно сделала это, если бы не опасалась, что вместо гнева крик выпустит на волю её боль и отчаянье.
Сраный Безелик. Этот напыщенный, надутый от собственной важности бурдюк с дерьмом. Астра никогда не видела, чтобы он сам использовал дар. Говорили, что он умел управлять потоками в своём теле — лучше многих изучил эту, одну из самых никчёмных, способность слушателей. Он был уверен, что она поможет ему войти в число старших жрецов, однако так и не получил такой возможности. И вот теперь... Теперь старался отыграться на Астре!
Бездна, как он мог так поступить с ней? Как мог унизить её на глазах у всех, зная, сколько усилий она прикладывала на тренировках. Скольких стараний ей стоит держаться на равных с теми, кто старше её, опытнее её, кто более одарён сраным Иль’Пхором. Сколько рвения ей приходится прикладывать, замещая им мастерство. Зная, как важно для неё быть на этих тренировках среди других учеников, быть частью их группы, не отличаться.
Как, бездна дери, он мог наказывать её за то, что она пыталась защитить одного из их группы — защитить его собственного сына. Разве не это всегда являлось целью слушателей? Защищать знания и защищать людей, которые не могут защитить себя сами. Как он посмел назвать её слабой, учитывая, что она единственная, кто не побоялся против него выступить? И как имел наглость отказаться от неё, выбросив, словно заржавевший кинжал.
Молитва кончилась, и Фита Раун растворилась в пыльном коридоре также беззвучно, как появилась. Начался первый урок. Судя по записям Астры, ей пришлось высчитывать какие-то уравнения и ни в одном из них Астра не добралась до ответа несмотря на то, что они были записаны на доске.
Сраный Безелик. Но он никогда не любил Астру. Не проводил с ней индивидуальных занятий, не разбирал ошибки и чаще всего делал вид, что её попросту не существует. Выбирая ей соперников, он бросал её то в пары, на которые всем было плевать, либо выставлял против учеников, которых хотел как-то выделить. Но вот Сайрус... Сайрус был ещё хуже!
Она спасла его — пусть и не была уверена, что Безелик намеревался завершить начатое. Она не согласилась пожертвовать его жизнью ради собственной цели — хотя и предполагала, что это была лишь проверка без правильного ответа. Она рисковала. Рисковала и потеряла всё. А он, этот сукин сын, даже не вступился за неё. Проглотил язык перед собственным папочкой, чтобы не потерять тёплое место!
Прошло ещё два урока. Два урока, на которых Астра кипела, варилась в собственных мыслях. Упивалась ими, захлёбывалась. От этих уроков даже не осталось записей, лишь крохотная зарисовка в углу листа, на которой Астра изобразила девочку с крыльями, парящую над островом. Свет лучился от неё во все стороны, свет, который по задумке Астры мог исцелить весь город, каждого человека. Сделать их счастливыми.
К четвёртому уроку злость начала затухать, выветриваться. Покрываться заскорузлой коркой, как бывает даже с самой глубокой раной. И на место ослепительной ярости приходили усталость и отчаянье.
Только тогда ей стало одиноко. Одиноко и страшно.
Сайрус не пришёл на занятия вовсе — в точности, как и его подпевалы Беври и Аллемон, крутящиеся вокруг него хвостом. Ублюдок зализывал раны, жалуясь на жизнь, хотя в сущности с ним не случилось ничего страшного, кроме, разве что, разбитой губы. А что оставалось Астре?