Сержант скрипнул зубами, но Персиваль и без того знал, что прав. Как знал и то, что стражники не станут его удерживать. Так что он встал из-за стола и двинулся к двери.
— Я не врал тебе, Болло! — нервно бросил Брит. — Альбрехт Орсел что-то искал на том корабле! Искал и нашёл, и именно из-за этого его убили! Возможно, это сделали шпионы с Иль’Тарта, а возможно — кто-то из своих!
— Прости, Брит, — вздохнул Персиваль. — Прости, но я устал слушать эту чушь. Меня ждёт семья и много работы в новой должности. Прости, но я действительно не могу тебе помочь. Не смог бы, даже если бы хотел.
— Он спас тебе жизнь, Персиваль! — закричал Брит, поднимаясь. — Неужели, теперь ты не хочешь хотя бы разобраться, за что его убили?
— Ему это не поможет, — глухо отозвался Персиваль. — И я уже знаю, что случилось.
— Ты знаешь только то, что тебе сказали!
«А разве есть какая-то разница?» — подумал Персиваль. Подумал, но не произнёс вслух. Потому что не был уверен, что его это совсем не волнует.
— Час ещё не вышел, Болло! — кричал за спиной Брит. — Хотя бы поговори с курьером! Большего я не прошу! Ты сам поймёшь, что...
Но Персиваль уже вышел и закрыл за собой дверь, оставляя сержанта Брита Юнрегана одного в пустом маленьком кабинете, где не было даже окна.
Глава 17. Кровь. Часть 1
Элиза шла через город в прекрасном расположении духа. Наслаждалась ярким светом солнца, пробивающегося сквозь пепельно-белые с розовым облака. Щурясь, когда лучи его вспыхивали, отражаясь от окон и разбегались отсветами красных, зелёных и фиолетовых лампочек, которыми украшали балконы.
Она порхала на крыльях воодушевления сквозь прохожих в свободных, ярких платьях, надетых в угоду последней моде Царь-древа. Лавировала между тут и там установленными тентами и поставленными на ручной тормоз повозками с гербами торговой гильдии, где продавали деревянные лакированные маски ручной работы, нарядные шляпки и цветастые зонты. Подставляла лицо по летнему мягкому ветру, свистящему в ушах и превращающему звонкие голоса в неразделимую какофонию песни людного жилого квартала.
Элиза ощущала себя победительницей, и это было приятное чувство. Она смогла противопоставить свои интересы мнению Персиваля. Смогла встретиться лицом к лицу с Летицией Виндр и добиться своего. И даже, если подумать, смогла обмануть Оливию, которая, очевидно, специально заманила Элизу в ловушку, рассчитывая на её слабость.
Сейчас её почти не беспокоило вчерашнее отстранение Персиваля и его ночные похождения. Почти не волновало, что Аллек несколько часов назад оставил её и покинул остров. Почти не донимало скребущее, царапающее ощущение в горле, готовое вылиться наружу приступом кашля. Почти не пугала возможная скорая смерть.
Ей казалось, что мир вокруг не засыпает, укутанный вступающей в свои права зимой. Не тонет в пучине отчаяния, готовясь к войне, охваченный жгучим и обессиливающим страхом. Но расправляет плечи, намереваясь дать отпор врагу, готовый сражаться, пользуясь накопленными за лето силами.
И ей казалось, что жизнь её только начинается. Что она ещё сможет убедить Летицию Виндр, символизирующую в её голове всю аристократию, в своей полезности. Сможет доказать Персивалю и Аллеку, что помочь городу можно не только с помощью армии и кровопролитных битв. И сможет продемонстрировать Иль’Пхору, что она заслуживает спасения.
Нужно было только не останавливаться на полпути.
Очень скоро Элизу увидела больницу — сама не заметила, как прошла сквозь четыре крупных квартала. Подошла к выпирающему на тротуар забору из грязно-серого камня, из-за которого и само здание за ним казалось пустым, неухоженным и будто спрятанным от людских глаз. Больницу не красило даже ярко светившее солнце — лишь заметнее становились места, где обветшала черепичная крыша, где облупилась краска и где стены были исписаны красным грифелем, а затем наспех закрашены побелкой.
Элиза прошла в ворота, спустилась по петляющей между низких и ветвистых деревьев тропинке к крыльцу. Дверь перед ней была зазывающе приоткрыта, так что не осталось даже возможности задуматься, допустить предательскую мысль: действительно ли ей хочется заходить внутрь.
И всё же эта мысль проскользнула где-то на задворках сознания, заставив Элизу замешкаться. На мгновение, после которого она переступила порог.
Перед ней открылось просторное приёмное помещение с криво расставленными замызганными пустыми койками. Сверху вниз бил свет — белый, болезненно-яркий и мертвенно-холодный. Едко пахло моющими средствами и удушливыми травами. Из-за чего всё казалось пугающим, ненастоящим, словно кто-то тщательно постарался, вымывая из этого помещения любые признаки наличия жизни. Или смерти. И Элизе захотелось попятиться назад, и она почувствовала, как мурашки забегали по голым рукам.