— Элиза! Миссис Болло!
Элиза подошла ближе, вытерев рукавом лицо, ожидая, что вполне может прямо сейчас плакать. Однако слёз не было. Только кровь.
— Вы и впрямь пришли! Боги, я думала, уж моя матушка сможет вас остановить!
— Вы упрашивали меня прийти, а потом надеялись, что я просто струшу? — Элиза почувствовала едва ощутимые всполохи гнева. Хотя теперь все слова Летиции казались ей не пустыми угрозами и манипуляциями, а всего лишь дружескими предостережениями, причём, недостаточно красочными, чтобы подготовить её к тому, что может ждать здесь.
— Просто... — Оливия поджала губы. — Многие люди — особенно те, у которых есть деньги, — предпочитают откупиться, а не лично сталкиваться со сложностями. Помогать городу — это работа. Неблагодарная, выматывающая. И вы получите куда меньше удовлетворения от неё, чем вам бы хотелось. Поэтому я никогда не осуждаю тех, кто решает отказаться.
О, не осуждаешь, как же. Ты даже на них рассчитываешь. Находишь тех, кто не готов увидеть, что находится под аристократической маской этого города — тех, кто не готов встретиться с реальной жизнью лицом к лицу, — и вытягиваешь из них деньги.
И Элизе хотелось произнести эти слова вслух. Хотелось бросить их в лицо Оливии. Но правда была в том, что рожавшая женщина, сёстры милосердия, испачканные в крови, безногий человек в хосписе — все они были настоящими людьми, а не актёрами, нанятыми, чтобы её запугать.
И Оливия, при всей своей двуличности, действительно помогала им.
— Это было, — Элиза прерывисто вздохнула. — Боги, это было сложнее, чем я ожидала.
— Вы уже побывали внутри? — вздёрнула идеально ровную бровь Оливия.
Элиза, поморщившись, кивнула. И прикрыла, перепачканное кровью платье халатом сестры милосердия.
— Надеюсь, первой, кого вы встретили, была Хильди? — Из повисшей тишины, нарушаемой только стрекотанием какого-то насекомого, вероятно тонконога где-то неподалёку, Оливия смогла сделать правильный вывод. — Боги, неужели вы сами решили исследовать территорию?
— Жуткое место, — кивнула Элиза, обхватив себя руками. Она дрожала. Скорее всего, от холода.
— Как может быть иначе? Это же обитель смерти! Врачи и сёстры вторгаются туда — по-другому не скажешь. Точно факел, неспособный развеять тьму и оттого столь чужеродный.
— Я не встретила внутри ни одного врача, — Элиза посмотрела Оливии в лицо. На то, как две аккуратные, словно вымеренные линейкой, пряди, падали ей на левый висок. — Видела только больных. Одних. В темноте. Так может быть, всё что им нужно — не факел, раз в несколько дней освещающий их существование? Может быть, им хватит лишь отдёрнутых занавесок и открытого окна?
Оливия выдержала её взгляд. Само собой, её было не так легко уколоть, как саму Элизу.
— Знаете, сейчас вы напоминаете моего отца, — ответила она. — Или вашего мужа. У всех солдат есть нечто общее — они всегда видят в людях только плохое. Цепляются за него, словно им так легче жить. Но вы показались мне другой.
Элиза фыркнула. Слова Оливии не были ответом на её возмущение. Но в тоже время были.
— А вы, Оливия? Вы пришли сюда, чтобы меня проведать? — спросила она, пытаясь отвлечься. Отпустить случившееся.
— Я курирую эту больницу, — пожала Оливия плечами, а затем опустила их, и в позе, очерченной единственным фонарём на воротах, промелькнула усталость. — Так же, как храм, где мы с вами встретились. Я не врала вам, Элиза. Я действительно пытаюсь помочь этим людям. Хотя и была внутри хосписа лишь трижды. И первый раз — когда в нём ещё не было людей.
Они помолчали несколько мгновений.
— Здесь работает моя сестра, — неожиданно добавила Оливия. Элиза в изумлении распахнула глаза. Она много раз общалась с семьёй Виндр, была у них дома. Приглашала их к себе. Она видела их семью на нескольких приёмах и никогда не слышала, что у Эллиота и Летиции есть вторая дочь.
Оливия встретила её удивлённый взгляд жёстко, с вызовом, будто отбивала клинок. И Элиза не стала ничего спрашивать. В том числе потому, что увидела, как по тропинке от больницы снова несут носилки.
Первым шёл врач, принимавший роды. Вторым — высокий, слегка ссутулившийся мужчина, широкоплечий и мускулистый, в таком же сером халате. Его грязные, спутавшиеся каштановые волосы до плеч падали на угловатое лицо с выпирающими скулами, закрывая лоб. На носилках мужчины несли ту самую женщину, родившую мёртвого ребёнка. Сперва Элиза даже решила, что женщина умерла, но, когда люди подошли почти вплотную, заметила, как её грудь робко и медленно вздымается и опадает, а губы едва заметно шевелятся в горячечном бреду.