Лампочка переместилась левее, и кисточка вновь принялась за работу, рисуя кривые буквы.
«Ежли дом разворуют где мы с мамакой жыть будем и работать? А грязно тут не патаму што я бардашный это я нарошно не убираю хозяйва приедут и им работники будут нужны для уборки а так еще выгонют нас с мамакой».
– С ума сойти, – выдохнула Рина, сев и почти до пола провалившись в скрипучий диван с проржавелыми пружинами. – Из всего города остался целым единственный дом, а в нем – ребенок! Да еще и один-одинешенек!
– А что ты так удивляешься? – нахмурился Альберт. – Мы вообще-то тоже не особо взрослые, но выживаем как-то. Миколашка, а где все остальные работники? Дворецкий там, кухарка. Они спят?
– Скорее всего, его мама и есть кухарка, – ответила за Миколашку Рина. – Это не такой большой дом, чтобы тут был дворецкий и куча другой прислуги. Наверняка здесь только наемные работники, которые приходят на пару часов в день. Маму Миколашки, должно быть, попросили присмотреть за домом, пока хозяева в отъезде, а она ночами подрабатывает в санатории на берегу озера. Поэтому в ночь проклятия Миколашка в доме остался один.
«Да, – согласился тот, – я и один упрявляюся харошо».
– Это, по-моему, не самое умное решение – оставлять ребенка стеречь дом ночью одного, – сказал Альберт. – Но ты молодчина, братец, отлично справился!
– И не говори! – поддержала Рина. – Миколашка, а давно ты видел кудесников? В смысле, эти штуковины, которые грабят дома?
«Дня три не видать». – Цифра снова была отпечатана с помощью перчатки с двумя загнутыми пальцами.
– Отлично! Идем за дровами, Альберт!
Им удалось найти немного сухих веток под козырьком разрушенного дома и принести пару отломанных от пристроек дверей, а еще того самого хмеля для растопки. Альберт прогнал Рину от камина и занялся им сам с помощью Миколашки, вселившегося в искродел, а Рине велено было готовить ужин, то есть раскладывать на протертом столе открытые банки с консервами.
В плошках под скатами крыш собралась дождевая вода, которую вскипятили. Из части сделали бульон для ухи, другую выпили вместо чая. Пока ужинали, рассказали Миколашке все, что могли, о снятии проклятия.
– Но тебе лучше не освобождаться раньше времени, – предупредила его Рина. – Подожди немного, пока мы разберемся с кудесниками, иначе можешь стать их добычей.
Но Миколашка и без того не спешил становиться человеком.
«Я в таком виде ловчее управляюсь, – объяснил он. – Если кто человеком станет и грабить придет я отобьюся а так я маленький не уберегу дом только у нас целый точно грабить придут а хозяйва еще нескоро приедут даже когда человеками станут опять а мне еще мамаку надо в обиду не дать. – Кисточка замерла ненадолго, а потом вывела сокровенное: – Если хозяйва не приедут это будет наш с мамакой дом».
Но на всякий случай Миколашка попросил оставить ему записку, чтобы, превратившись обратно в человека, он мог вспомнить, что с ним произошло.
Потом Рина и Альберт развесили у очага мокрую одежду и другие вещи, завернулись в старые шерстяные одеяла, которые Миколашке каким-то чудом удалось спасти даже от моли, и уснули под шелест дождя за окном.
Глава 3. Плавучая скамья
Волшебному Архангельску и его пароходам
Было позднее утро, когда Рина разлепила сонные глаза и выбралась из шерстяного кокона. Она чувствовала себя так, будто на ней всю ночь боролось стадо Собирашек. Мышцы болели даже там, где Рина и не предполагала их существования, а нога противно заныла, стоило шевельнуть ею под одеялом. Рина пощупала ступню. Горячей она не была, и странное лекарство, предложенное вчера Миколашкой, неплохо подсушило порез – жить можно.
Рина села на продавленном диване и хмуро посмотрела на шерстяной куль по соседству, где спал Альберт. Настроение было хмурым, как вчерашний вечер. Спасать мир решительно не хотелось. И уже не выходило подбодрить себя мыслью о том, что победа совсем близко. Рина не знала, сколько времени у них уйдет даже на то, чтобы расколдовать кудесников, а после них ждало еще целое уснувшее королевство. И, честно говоря, не было никаких гарантий на успех. Никто не мог обещать ей, что в конце все будет хорошо, что старания и страдания окупятся и каждая пролитая слезинка и капелька крови наполнят победный кубок, а не прольются мимо. Но Рина знала, что из попытки еще может выйти толк, а из бездействия – точно нет. Поэтому, шумно вздохнув, она поднялась с постели у камина, заботливо подтопленного хозяином, и поворошила гнездо Альберта. Оттуда послышалась невразумительная ругань вроде той, какую Рина слышала наутро после ночи звездопадов, когда они засиживались почти до рассвета, а потом Альберт никак не мог проснуться. Мама ласково называла его ранней пташкой, а Рина просто петухом – они обычно такие же рыжие и так же противно горланят, будя всех подряд.