Дюмон дал словам произвести впечатление и продолжал:
– Я полагаю, что Лизу убил барон Талын, который пытается свалить всю вину на кого-нибудь на борту «Мадемуазель». Подозреваемым может быть каждый из нас. Я не намерен платить такую цену. Мы – единая семья. Это понятно?
– Вместо этого вы тащите нас в туман, – воскликнула артистка кордебалета.
Под холодным взором капитана балерина уже раскаивалась.
– В тумане они не будут преследовать нас. В нашем распоряжении магические способности, которыми располагаем мы с Джелааром. Я полностью доверяю команде. Скоро мы выйдем к земле. Это точно. Все это будет вспоминаться как плохой сон.
«Или как кошмар», – подумала Ларисса. Никому еще не удавалось рассказать о маневрировании в таком тумане. Она почувствовала на себе взгляд Дюмона и посмотрела на него. Подобие улыбки тронуло ее губы: все-таки до сих пор он не давал ее в обиду.
«Мадемуазель» углублялась в туман. Лариссе показалось ненужным выходить на палубу и ничего не видеть, кроме густого тумана. Видимость простиралась не более чем на ярд: не видно было даже воды. Чувству тревоги способствовали странные звуки: крики и вой, внезапно прекращавшиеся и столь же неожиданно возникавшие. Казалось, невообразимые существа витали за пределами видимости и только везение да взаимная слепота препятствовали враждебному столкновению их с кораблем. Люди снижали голоса до шепота и без крайней необходимости не выходили на палубу, не приближались к поручням, являвшим границу неизвестности. Самой непопулярной работой сразу оказалась работа с лотом. Назначение на нее заставляло бледнеть самых испытанных матросов. Лотовой сидел в ялике четыре часа, пробуя глубину специальным канатом. Для облегчения измерения каждая глубина имела собственную маркировку на канате. Четыре фута отмечены белой фланелью, вплетенной в канат, шесть футов – кусочком кожи, девять футов – красной тканью, двенадцать футов – идеальная глубина для парохода – двумя плетями кожи.
В ходе всего опасного перехода лотовой кричал:
– Дна не достаю!
Дюмон поощрительно относился к занятости артистов репетициями, а команды – учениями. Корабль временами казался околдованным. Лотовой кричал не своим голосом, а артисты повысить голос боялись. Но у Дюмона эти страхи не находили понимания. Он безжалостно заставлял певцов петь в полный голос, подстегивал балет и музыкантов к энергичным действиям. Собственным примером и угрозой дать волю гневу он воздействовал на команду парохода.
Проходили дни, и люди привыкали к крикам и вою из тумана и к самому туману. Жизнь на «Мадемуазель» входила в нормальную колею. Люди трудились с удвоенной энергией, отвлекаясь от мистики тумана.
На девятый день Касильда встала пораньше, намереваясь до завтрака часок заняться своей финальной арией. Она вышла из каюты, нахмурилась при виде всепроникающего тумана и направилась по мокрой палубе к трапу.
Драгонейс также бодрствовал, он сидел на ступеньках, ведущих на верхнюю палубу. Он был единственным на «Мадемуазель», кого, казалось, не затрагивает мистика, вызвавшая у других суеверный страх.
– Красавчик Джек сказал, что он заметил землю, – сказал Драгонейс, занимаясь вырезанием фигурки из дерева. – По левому борту, если вам не лень взглянуть.
Касильда задумалась. Ларисса придет в бешенство, если она ее не разбудит для того, чтобы увидеть берег. Вздохнув, она повернулась, прошла к каюте Лариссы и постучала в дверь танцовщицы:
– Ларисса, проснись!
Из каюты послышались сдавленные проклятия:
– Который час, Касильда?
– Только что взошло солнце, Драгонейс говорит, что впереди земля. Ты выйдешь посмотреть?
Касильда потерла глаза. Из каюты не доносилось ни звука. Она вновь громко постучала в дверь. Ларисса выругалась. Эту привычку она приобрела за годы плавания на «Мадемуазель Мюсарда». Касильда рассмеялась:
– Вставай, соня!
Через несколько секунд дверь растворилась и появилась Ларисса. Ее глаза были все еще полузакрыты, одежда небрежна. Она запрыгала на одной ноге, пытаясь влезть в туфли. Затем она долго застегивала пояс, который был ей велик. Волосы были в полном беспорядке. В руке она сжимала щетку так, что Касильда подумала, что она ударит ею. Обе молодых женщины пошли на нос. Земля обетованная и конец путешествия со столькими страхами перевешивали возможные опасности, которые еще могли быть уготованы им. Девушки заметили, что первые стоны из тумана заглушаются ритмическим биением гребного колеса и скрипами корпуса судна. Они склонились на поручни, вглядываясь в возможные провалы клаустрофобного тумана.
Воздух раннего утра был сырым и прохладным. Туман проник в белую гриву Лариссы, как пальцы утопленника. Она бессознательно ощупывала свою голову, а затем начала причесываться щеткой.
– Дай я. Ты запутаешься, – предложила Касильда, протянув руку. Ларисса поблагодарила подругу и протянула ей щетку. Касильда немилосердно стала работать щеткой так, что Ларисса застонала.
– Как у тебя дела с твоей сольной партией?
– Я боюсь за финальные высокие ноты. Я знаю, что это в моих силах, но сильно нервничаю. Голос Лизы… – внезапно Касильда остановилась и занялась усиленно расчесыванием Лариссы.
Она попросила Касильду умерить свой пыл. Девушки стояли, вспоминая жизнь сопрано. Молчание прерывалось только звуками испуганного голоса лотового:
– Дна не достаю!
Наконец Касильда закончила причесывание Лариссы, связав ее пышные белые волосы лентой. Внезапно Ларисса подпрыгнула так, что Касильда выронила щетку и ленту.
– Там я вижу прояснение!
Ларисса перегнулась через поручни, разметав свои волосы. Касильда нагнулась за щеткой и лентой.
Путешествие сквозь туман волновало Лариссу больше, чем она желала себе признаться. Даже танцуя, она не могла полностью отвлечься от напряжения, вызываемого звуками из тумана. Ее живое воображение наделяло этими стонами воображаемых живых существ, обитающих в тумане. Теперь, увидев берег, она готова была признать правоту Дюмона, выполнившего свои обещания. Возможно, фантазии о населенности тумана так и останутся фантазиями вопреки странным звукам. Туман становился разреженным, и Ларисса смогла различить крупные силуэты холмов впереди.
Касильда подошла к поручням, и вдруг по ее телу пробежала дрожь. Внезапно на палубе похолодало, а туман стал липким. Певица нахмурилась и посмотрела на то место, где стояла Ларисса. Танцовщица обеспокоенно окликнула подругу, на что Касильда не ответила.
Неожиданно пароход дал три гудка. Девушки в испуге посмотрели друг на друга. Они знали, что три пароходных гудка означают опасность. Они увидели, как задрожал туман и что-то темное стало перемещаться в их направлении с угрожающей целеустремленностью. Касильда сделала быстрое движение назад и упала на палубу.
– Морское чудовище? Кракен! – вскрикнула она. Ее глаза были полны животного страха.
Восклицание было подхвачено командой, матросы побежали за гарпунами, хранившимися на палубе. Переполненная страхом Касильда начала дышать все чаще. Ларисса обхватила ее и попыталась оттащить подругу от поручней, но та крепко вцепилась в них.
– Посмотри, Ларисса! – истерически вскрикивала она. – Он большой как гора!
Танцовщица схватила подругу и изо всех сил потянула ее от поручней, но та цепко держалась, вперив взгляд своих ореховых глаз в гору из плоти, приближавшуюся к кораблю.
Регулярные восклицания лотового прекратились. Затем Ларисса и Касильда услышали его крик:
– Поднимите меня на борт!