Глава 1. Просыпайся
— Проснись!
Я открываю глаза и упираюсь взглядом в преграду бежевого цвета. Настраиваю резкость. Белое молоко расступается: вижу едва различимые силуэты. Не понимаю, где я.
Белые стены, облущенный грязный потолок, на окнах вместо штор — какие-то тряпки. А, нет, это занавески.
— Вставай! — слышу настойчивый шепот.
С трудом поворачиваю голову. Не могу разобрать очертания. Силясь, настраиваюсь и тру слипшиеся веки.
Передо мной девушка в белом головном уборе — медсестра. На ней легкий халат, в руках блестит что-то тонкое и длинное. Больно режет глаза. Резкий запах спирта и крови раздирает ноздри до слез. Вы знаете, как пахнет кровь?
Я зажмуриваюсь и пытаюсь что-то сказать, но не слышу себя. Слабый хрип вырывается из глотки.
Шуршание. Девушка приподнимает меня и усаживает, подперев спину подушкой.
— К тебе посетитель. Приходи в себя.
Киваю, все так же не понимая, почему я здесь. В больнице.
Начинаю вспоминать, что было «до».
Я бежала на остановку, рюкзак за спиной неистово болтался и сбивал с ритма. Стоило повернуть, как пуанты, что лежали внутри, больно врезались в лопатки. Не обратила внимания. Увидела нужную маршрутку и помахала рукой.
Влетела в салон автомобиля, и за мной медленно закрылась дверь. Тесно, душно, но приходилось терпеть. Нельзя было опоздать.
Дальше цельная картинка дробится и лопается, как сминается пластик, если бросить его в огонь. Перед глазами мельтешат воспоминания-слайды.
Что-то больно впивается под ребро. Я смешиваюсь с людьми. Придавлена их телами, обрывками вещей, обломками судеб.
Бурая пелена застилает глаза.
От осознания, что случилось непоправимое, резко выгибаюсь. Боль простреливает тело, срывая с уст крик больше похожий на вопль.
Девушка-медсестра придерживает и шепчет: «Спокойно, все хорошо, все уже хорошо».
— На, попей. У тебя губы потрескались, — она протягивает мне стакан и насильно прижимает рот к холодному стеклу. Зубы неприятно скрипят но нему.
Отодвинуться не получается, вторая рука держит затылок. Хочу отстраниться, но только вжимаюсь в подушку, чувствуя, как во мне извергается вулкан безнадеги. Горькая жидкость льется внутрь. Часть сплевываю, но медсестра запрокидывает мою голову сильней, и я непроизвольно заглатываю остаток.
— Вот и умница, — говорит темноволосая в лицо и хлопает одобрительно по плечу: едва касаясь, но мне становится легче.
Девушка подбивает подушки. Отклоняет меня, как куклу, назад, и я взвизгиваю от пронизывающей острой боли под грудью. Дышу так шумно, что становится страшно.
— Без паники. Ты в рубашке родилась, милая, — наконец, медсестра отходит от кровати и направляется к окну. Черные локоны свешиваются на спину и трепещут, будто ленты на ветру. Девушка распахивает тряпье, похожее на занавески. Пыль соскальзывает с ткани и расплывается в воздухе мелкими частичками, словно крохотными бабочками. Солнечный свет режет глаза и заставляет зажмуриться.
— Кто-то выжил? — шепчу обессиленно. По щекам медленно сползают слезы: они, как кислота, разъедают кожу. На миг перестаю дышать. Острее физической боли может быть только осознание неизбежности.
Девушка неторопливо поворачивается. Замечаю какие тонкие у нее брови и темные радужки. И понимаю все по глазам.
— Еще один человек, — уточняет медсестра и протяжно выдыхает.
Закусываю губу, чтобы не закричать. А у самой сердце, кажется, вываливается из груди. Жжет и горит внутри и вот-вот вместо воздуха из легких польется лава. Соленый вкус растекается по языку. Дышу. Пытаюсь дышать.
Не место мне здесь. Почему я?
Перед глазами пролетают сотни бессвязных картинок: капли пота на крыльях носа, рукав закатанной рубашки водителя, слипшиеся волосы, пакеты, сумки, букет малиновых гербер, полумрак, синие верхушки сидений, блики солнца на зашторенных окнах маршрутки. Затем к картинкам прибавляется звук: шуршание колес, мерный говор пассажиров, девичий смех в конце салона. Гул голосов резко обрывается миллисекундной гробовой тишиной. Слух взрывает высокий писк, он смешивается с визгом тормозов. Удар. Несколько переворотов. Мир крутится в бешенном брейк-дансе. Яркий всплеск. И тьма.
Смотрю в потолок и быстро моргаю, чтобы прогнать видение. Помогает, но сердцебиение уже не остановить. Оно запущено стрелой безысходности и обреченности.
— Ну, что? Готова? — вырывает меня в реальность голос медсестры.
— К чему?
— Да посетитель пришел. Я же говорила, — девушка делает два шага в сторону и останавливается. Хватает худенькими пальцами спинку кровати и глядит в мое лицо так смело, так настойчиво, что на секунду кажется знакомой. Но потом я всматриваюсь и понимаю, что не знаю даже ее имени.