Марк открывает дверь, как-то странно косится на соседскую квартиру, и я снова замечаю необычный блеск в его глазах.
— Почему так смотришь? — вдруг спрашивает Вольный, заметив мой взгляд. Я не решаюсь ответить, слишком тяжело воспринимать происходящее. Он пропускает меня внутрь.
Знакомый, привычный запах моей квартиры. Кажется, все вещи на прежних местах. Прохожу дальше.
Гостиная. Кухня. Ванна. Будто и не было эти четырех дней в больнице. Моя квартира.
Я мечусь. Марк бесшумно ходит за мной по пятам. Не обращая на него внимания, забегаю в спальню и застываю.
Вместо дивана, посередине комнаты, двуспальная кровать. Распахиваю шифоньер и вижу аккуратно сложенные мужские вещи. Они занимают ровно половину шкафа. Не может быть!
— Что-то не так? — Марк подпирая дверной косяк, следит за мной острым взглядом.
Я захлопываю дверь шкафа и отхожу к окну. Хочется закричать. Стискиваю зубы и понимаю, что эмаль сейчас раскрошится от напряжения.
— Медди?
Дергаю плечом.
Пальцы тянутся к гардине. Приоткрываю тонкую ткань и смотрю на улицу: широкий двор, внизу ряд машин на парковке. Тетя Варя спешит в магазин, прячась от полуденного солнца под кленами. Вижу вход в соседний подъезд и меня прошибает током — ненавиж-жу-у. Но там, возможно, осталась крупица той старой жизни. Там доказательство того, что я не спятила. Придется сделать этот шаг, рано или поздно. Придется встретиться с ним.
Рука Марка ложится на спину. Он подошел так тихо, что я подпрыгнула от неожиданности.
Задерживаю дыхание.
Резко оборачиваюсь и, не выпуская из пальцев кристалон[1], перегораживаю пространство между нами прозрачной пеленой. «Муж» не удивляется, не меняет выражение лица. Медленно отодвигает преграду и продолжает наступать. Я слышу, как щелкают застежки на карнизе, и невесомая гардина падает вниз.
— Ну, хватит уже, — шепчет Марк. Его бархатистый голос вводит меня в ступор. — Мы дома. Все в порядке. Ты до сих пор обижаешься? — смотрю на его громадную грудь, упираясь пальцами в упругие мышцы, и пытаюсь отодвинуться. От шока не могу говорить.
— Я ничего не помню, — бормочу, делая шаг в сторону.
Марк зеркалит мое движение. Тюль тянется за моей ногой и обматывает лодыжку.
— Что ты такое говоришь? — «муж» вцепляется пятерней в волосы на затылке и пытается склониться надо мной.
— Отпусти…те! — голос ненатурально скрипит.
— Вик, что ты, как дикая? — смеется мужчина.
Я отстраняюсь, ткань гардины натягивается сильней, одна часть остается под подошвами Марка.
— Не касайтесь меня.
У «мужа» округляются глаза, брови ползут вверх, губы сжимаются в тонкую полоску. Солнце освещает его змеиную улыбку и прищуренный взгляд. Это не может столько раз казаться: у него сияют глаза. Светятся, как лампочки. Невероятно!
— Хороша комедия. Поигралась и хватит.
— Я не шучу, — еле выговариваю, не отрывая глаз от его синих радужек.
— Почему в больнице не сказала? — Марк подтягивает край гардины и наматывает ее на руку, не позволяя мне отодвинуться, после чего нога окончательно застряет.
— Думала, что пройдет, — оправдываюсь.
Начинает колотить, хотя на улице летний зной. Мне до смерти страшно.
— И?
— Не прошло, как видишь… те.
— Твою ж… — Марк меняется в лице. На секунду мне кажется, что нет синих глаз: они наливаются теменью, шрамы разглаживаются и спадает отечность, которая и так за эти дни стала почти незаметной. Но лишь на секунду.
Я, наверное, сошла с ума.
Вольный долго смотрит, как зачарованный. Все еще держит гардину, а я не знаю, как поступить дальше. Возвращаться в больницу у меня нет ни малейшего желания.
— Я не замужем. Это ошибка.
— Что?!
— Я помню другую жизнь: без тебя. Другую. Я жила одна! Всегда!
— А как же это? — Марк показывает на кольцо, в точности повторяющее мое, только в диаметре больше.
— Я не знаю, — пожимаю плечами и пытаюсь выкрутить ногу из плена.
— То есть, я как бы не существую?
— Существуешь, но не в моей жизни.
— Ты сама себя слышишь?
Марк делает резкое движение вперед. Я пячусь и чувствую, как больней затягивает лодыжку.
— Не подходи… те ко мне, — говорю хрипло я.
Это какой-то маразм. Парень-Кощей сказал молчать, не признаваться. Нелепо. Если у меня амнезия — пусть лечат, но меня больше всего мучает то, что я помню свою жизнь.
— Вика, я — твой муж, и если у тебя проблемы — мы решим их вместе, — вязкая патока речей не вписывается в его эмоции на лице: особенно не вяжется с этим безумным, пронизывающим взглядом.